Вид из окна. Владимир Аяров

зашёл сюда только для того, чтобы посмотреть. На магазин, на товар, на самого антиквара. Я ничего не куплю. Он это видит сразу.

      Во всех антикварных магазинах посетители не столько покупают, сколько смотрят. Люди приходят, чтобы почувствовать себя на перекрёстке эпох, подержать в руках живое время. В музеях не так. Там не спросишь, ткнув пальцем в экспонат: сколько стоит? Да и до самого экспоната не дотронешься.

      И всё-таки я зашёл не просто посмотреть. Имею право поторговаться, ведь нахожусь в магазине, а не в музее. Схватив первый попавшийся пистолет, я спросил:

      – Сколько вы за него хотите?

      – Сорок дугаров, – последовал ответ.

      Денег у меня с собой не было, кроме того, я понятия не имел о дугарах. В моём городе ходят свои деньги, которых не было в программе, как не было и старика-продавца, и всего содержимого его лавки. Оконная программа работала сама, добавляя и перекраивая данные.

      – К сожалению, у меня есть только двадцать, – соврал я и положил пистолет на место.

      – Не надо лукавить, юноша, у вас нет ни единого дугара. Не стесняйтесь, я на вас за это не в обиде. Из другого магазина вас бы выгнали, но у меня порядки другие. Здесь всегда рады интеллигентному человеку. Как правило, именно у интеллигентных людей того с деньгами. Почему? Потому что думают они о чём угодно, только не о деньгах. Идеалисты, они начинают задумываться о деньгах, только в тот момент, когда в кармане остаётся последний дугар.

      Старик ушёл в пространные рассуждения о деньгах, о бедности, о превратностях судьбы, о тяготах жизни.

      Я решил воспользоваться словоохотливостью этого чудака и расспросить о моей девушке. Она должна смотреть на статуэтку, – такой интерес к статуэткам был задан в программе. Я так и не смог угадать, какая именно привлекла её внимание.

      Их здесь так много: слоны, совы, динозавры, обезьянки; есть и классика в виде многочисленных Венер и Аполлонов. На что любит смотреть Инглис? Насколько помню, я вводил в программу статуэтку древнеримской богини, но без уточнений, расплывчато, в общих фразах.

      Ориентируясь на свой вкус, я взял с полки бронзовую статуэтку Юноны и спросил:

      – А эта вещь у вас давно?

      Старик помрачнел. Он был недоволен либо моим вопросом, либо моим интересом к этой статуэтке, либо тем, что я позволил себе перебить его размышления.

      – Извините, – сказал я как можно мягче, – я просто хотел узнать о девушке. Она бывает здесь каждый день и смотрит на статуэтку. Скажите, она смотрела на эту?

      Антиквар молчал.

      – Или я ошибаюсь? – не отступал я.

      Молчание.

      – Поймите, это важно для меня. Что вы можете сказать об этой девушке? Я понимаю, глупо так спрашивать, но…

      – Зачем тогда спрашиваешь?

      – Интересно узнать.

      – Узнавай где-нибудь в другом месте. На базаре, например. Там тебе много чего расскажут. А здесь антикварный магазин.

      – Простите, я только хотел спросить.

      – Нечего спрашивать, я всё равно не отвечу. Всё, молодой человек, не нужно испытывать