ПереКРЕСТок одиночества – 4. Часть 2. Дем Михайлов

гидом по этому гиблому месту…

      Глава вторая

      Станция Пытливость. Граница жизни и смерти

      Притаившаяся у гребня высокого изогнутого холма станция была красиво и удивительно органично вписалась в этот мрачный снежный пейзаж. Почему-то мне сразу вспомнились многие старые фильмы о альпинизме и о покорении полюсов. Ведь именно в тех книгах я много раз видел такие вот невысокие каменные строения с низкими крышами, но удивительно толстыми стенами, подслеповатыми щелочками окошек, выдающимися вперед тамбурами и дверьми, в которые не войти, не согнувшись в три погибели. На крышах снежная шапка, белая вата укутала и стены везде, где ее не отбросили прочь старательные лопаты. Вездеход подошел к самой большой постройке вплотную, почти коснувшись примыкающего к дверям тамбура защитного навеса.

      Покинув машину, я не стал торопиться внутрь, предпочтя встать под навес и оглядеться, благо несколько достаточно мощных ламп давали много света. Первое, куда смотрит в наших снежных краях бывалый человек, так это себе под ноги и вокруг. Снег вокруг был убран до каменистого основания вершины. Не везде, конечно, вокруг нас громоздились целые валы, позволяющие частично защититься от пронзительно холодного снега.

      Я не заметил ни единого снежного червя, не говоря уже о медведях. В небе тоже хватало опасностей, но туда смотреть было бесполезно – что разглядишь в забитой снежной порошей черноте?

      Вокруг вообще ничего живого – не считая нас, конечно. Заметив узкую тропинку, я вопросительно глянул на закутанного в меха Чиффа и тот кивнул, разрешая. Пройдя прикрытой узким навесом утоптанной дорожкой, через десяток шагов я оказался у края, частично заметенного снегом углубления с выложенными снежными блоками краями. Припорошенное белым тут в обилии лежало то, что в научных кабинетах принято нарекать неизбежными органическими отходами, а в быту называют просто – помойка. Я разглядел медвежьи кости и даже обрывки шкур. А вот это странно… Над ответом голову ломать не хотелось, так что я просто вернулся к навесу и шагая рядом с Чиффом – мы последние кто остался снаружи – вопросительно на него уставился. Он ответил не сразу. Сначала мы зашли в тамбур, гулко хлопнули дверью и там, стряхивая с себя снег, пока я опускал на скобы тяжелый засов, луковианец пояснил:

      – Здесь живности нет. Никакой. Холм крутой, снега здесь задерживается мало, еды для них никакой. Только летающие твари иногда залетают, но редко. Очень редко. Обычно весь скудный мусор мы сжигаем, но тут с дровами плоховато и посему без небольшого могильника не обойтись. Впрочем, земле никакого вреда от этого нет.

      – Никакого – кивнул я, стягивая шапку и проходя за ним в следующую дверь.

      И я не покривил душой.

      Там на Земле люди наносят планете колоссальный вред своими отходами. Но это там. А здесь?

      Здешние наши отходы по своему составу сравнимы,