Constanta. Игорь Стенин

не надо? – жалобно выдавил Коля.

      Но дед, как будто не слыша его, скомандовал:

      – Вставай на моё место!

      Через силу, как неживой, Коля шагнул на плиту.

      Снова зашумела струя, ведро начало заполняться водой.

      – Стой смирно, – велел дед. – Закрой глаза, отключись.

      – А как отключиться? – спросил Коля, зажмуриваясь.

      – Это просто. Вспомни себя до рождения.

      Скрипнула дужка, донёсся лёгкий плеск. Коля почувствовал лёд всей изнанкой кожи. Стиснул зубы…

      Вода выплеснулась.

      Он открыл глаза. Лужа расплывалась у ног. Мимо.

      Улыбаясь, дед покачал пустым ведром.

      – Молодец!

      – Дед! – Стоя у дома и прижимая к себе Колину одежду, Вика сердито смотрела на них.

      – Идём, – махнул ей дед рукой.

      Коля молчал, не в силах произнести ни слова. Рот его был открыт. Он дышал им взахлёб, как отпущенная в воду рыба. Уже не больной – битый, тот самый, за которого всегда дают двух. Небитых.

      После экзекуции, отправив внучку и Колю в дом, дед взялся было снова за рубанок, но сноровка покинула его. Инерция была велика. Экзекутор доминировал над плотником. Он решил передохнуть. Отложил рубанок, развернулся и пошёл по следу молодёжи. Возвращать былое равновесие.

      – Эй, Серафим! – раздался вслед ему оклик.

      Он оглянулся. За забором маячила грузная фигура соседа Леонтия. Махая руками, тот звал к себе. Изменив направление, дед пошёл ему навстречу.

      – У тебя никак гости? – спросил Леонтий, поздоровавшись.

      – Да, – ответил дед. – Внучка.

      – А парень кто?

      – Какой парень?

      – Цыган. Никак жених, а? – Лицо Леонтия розовело на глазах, предвкушая свежую животрепещущую новость для всего посёлка.

      – Привиделось тебе. Внучка одна.

      Леонтий растерянно вытаращил глаза.

      – Не было никакого цыгана, – сказал дед. – Собака на цепи – почуяла бы.

      – Шёл я мимо давеча… – неуверенно начал Леонтий.

      – Меня рядом видел? – спросил дед.

      – Нет.

      – Я же говорю – привиделось. Мне с чужаком на одном дворе не разойтись.

      – Ладно, шут с ним, – проговорил Леонтий, смотря на деда с недоверием. – Значит, одна твоя внучка?

      – Одна голубка, одна.

      Вынужденный поверить на слово, Леонтий махнул рукой. Порозовевшее лицо начало бледнеть. Оставляя в покое чужие радости и печали, пришло время вспомнить про свои собственные.

      – Беда у меня, Серафим.

      – Что случилось?

      – Мыши. Целое кладбище в подвале.

      – Вот это да! Неужто голодуха доконала?

      – Я было поначалу и сам так подумал. Да у всех, вишь, знак характерный – хребет переломан. Опознал, чья работа. Летом у меня мансарду семья снимала. Тихая, хорошая, всем довольная. И я ею доволен тоже был. Питались они там же – в мансарде. На погибель мышам. И, вишь, одну за другой потом из мышеловки тихо, тайком, в простенок отправляли. Он худой у меня. Все до подвала и долетали.