Четвёртый караул. Анастасия Сергеевна Латышева

особенно шумно или просто скучно, Дмитрий Сергеевич приезжал на работу, прохаживался по помещениям и, как поговаривали, принюхивался, не пахнет ли от кого спиртным или ещё чем, хотя его заместитель Погорельцев трижды из пяти дней появлялся на работе с запашком, а с жёсткого похмелья от него всегда сильно несло одеколоном.

      Сам подполковник Голубочкин, как многие в этом городе, тоже крепко пил от скуки и тоски. Пил ещё и от того, что ему достался самый неблагополучный район, своего рода дисбат, в котором в тёплое время года в изобилии горели окрестные поля, а зимой – засыпанные по самую крышу дома. И чтобы добраться до горящего дома, впереди пожарного автомобиля пускали трактор, ибо дороги заметало быстрее, чем их успевали расчищать. Весной же из берегов выходили реки, и деревушки, стоящие ниже по течению, скрывались под водой…

      Подполковник Голубочкин вот уже несколько дней плохо питался. Единственная столовая с недорогими, но сытными обедами закрылась после пожара на кухне, в кабаках не подавали приличной еды, рестораны в этом захудалом городишке отродясь не водились, а в гостиничном буфете можно было заработать гастрит. С урчащим желудком Дмитрий Сергеевич заглянул на кухню и жалостливо попросил чего-нибудь пожевать. Волошин, как было заведено, к пяти часам разогрел остатки обеденного супа, который, правда, к приходу подполковника успели растащить.

      ‒ Попробуй солянки, Сергеич, ‒ предложил Ильюхин и указал на кастрюлю.

      ‒ Там только жижка осталась, ‒ предупредил Волошин.

      Дмитрий Сергеевич слил прямо из кастрюли остатки супа в глубокую тарелку и сел со всеми за стол.

      ‒ Ничего, уж лучше бульончика похлебать, чем ещё раз притронуться к гостиничной еде, ‒ с этими словами подполковник Голубочкин принялся жадно хлебать бульон. Съев всё до последней капли, Дмитрий Сергеевич ещё протёр тарелку кусочком хлеба, поблагодарил и уехал.

      Спустя пару часов Волошин соорудил традиционную яичницу, накормил всех ужином и стал дожидаться, когда прекратиться хождение караульных, а затем взялся за уборку кухни. Он перемыл всю посуду и оттёр плиту от брызг. Собрал остатки еды на одной полке и протёр остальные. Так же он поступил с тем, что хранилось в холодильнике, и даже помыл его изнутри. К полуночи у него всё было собрано и распределено: баночки к баночкам, кружечки к кружечкам.

      ***

      Утром Волошин проснулся от звука закипающего чайника. Сорокапятилетний водитель Рябоконь – некогда темноволосый, кареглазый, с чёрными бровями в разлёт, которые придавали ему некоторое сходство с хищной птицей, – страдал бессонницей и порою вставал очень рано. Волошин слышал, как тот шаркает по кухне, но затем снова задремал и вздрогнул от резкого звонка будильника, заведённого на шесть часов утра. После туалета Волошин сразу отправился на кухню. Там уже сидел Рябоконь и пил кофе. Волошин соорудил завтрак из оставшихся продуктов, и они вместе перекусили. Около семи часов стали подтягиваться остальные караульные. Они, позёвывая, толпились возле кухонной мойки, чтобы умыться тёплой водичкой из бойлера. Тем, кому