Тихая моя родина. Сергей Юрьевич Катканов

Через раскидистые ветви деревьев радостно выглядывало весеннее солнышко, начиная пригревать землю своими лучами. Кое-где робко чирикали птички. Наша лошадка быстро неслась по проторенной дороге. Скрипел снег под полозьями санок. Мы ехали молча. Ямщик первый прервал молчание…

      «Много избушек ранее находилось в этом лесу, – заговорил он. – В них жили странники. Привольная жизнь в лесу манила и старых и молодых. Они оставляли свои дома, селились в чащах и хорошо устраивались тут. Особенно хорошо было у старца Изосимы. Вблизи маленькой теплой кельи журчал ручеек. Вода в нем чистая, светлая. За избушкой – десяток ульев-колод. Любил старик ходить за пчелами. Чего-чего не было y Изосимы, братия нанашивала ему всякого добра. Думаю, что не ради спасения своей души пришёл он сюда. У него была жена, дети малые, и он их бросил, не захотел трудиться».

      C.K.: Удивительное дело: B дневнике епархиального миссионера с годами всё чаще и чаще появляются пейзажные зарисовки. Может быть он, изнемогая от постоянных картин духовного мрака, старался отдохнуть душой, созерцая прекрасный Божий мир. Может быть, это такой миссионерский прием, имеющий целью облегчить чтение и сделать его интереснее. Но главное тут, наверное, в понимании того, что русская религиозность неотделима от русской природы. Раскол существует не в безвоздушном пространстве. Сам окружающий нас замечательный мир Божьего творения, зеленеющий и цветущий, поющий птичьими голосами, ежеминутно дающий нам возможность ощутить радостную полноту бытия – главный обличитель угрюмого и мрачного раскола.

      Кузюки (Никольский уезд)

      Н.С.: Поезд быстро мчался по гладкому, ровному, как скатерть, полотну Котласско- Пермской железной дороги, оставляя позади громадные хвойные леса, тянущиеся по той и по другой стороне пути. Раздался гудок паровоза, и эхо его звонко отозвалось в глубине девственного леса, скрывающегося за горизонтом. Поезд стал уменьшать ход. «Станция старообрядческая», – заявил кондуктор при остановке поезда.

      Первые семь верст от станции по направлении к починкам – топь. Ехать по ней невозможно. Лошадь вязнет и утопает в липкой грязи, едва двигаясь вперед, мы эти версты пробирались по бревнам, раскиданным рукою крестьян, когда они прорубали дорогу к железнодорожной станции. Приходилось идти с большой осторожностью, по местам прямо балансировать, чтобы не погрузиться в жидкую грязь. Соскользнешь с бревна и опустишься в болото. По обеим сторонам дороги – лесная чаща из елей, берез и осин. Куда не кинешь взгляд – везде дикая, но очаровательная в своей простоте заросль. Глаз услаждается словно искусною рукою насажденными кустами зеленых с громадными, как у восточных пальм, листьями папоротников, у подножия которых приютились семейства голубых незабудок. Там и сям около пней виднеются бледно-розовые цветочки северной полянки. Haд лошадью тучи комаров, над нами – тоже. Отмахиваемся от них широкими листьями папоротников, но напрасно. Жарко. Пот ручьями льёт с лица. Но вот кончился лес. Мы вздохнули легче. За полем открылся хутор