Серж и поручик. Сергей Юрьевич Катканов

ни тени удивления.

      Я кивнул и почему-то виновато улыбнулся, вновь уставившись в окно. Теперь всё стало понятно. Не понятно только было, а делать-то что? Что именно требует от меня ситуация, каких действий? Тем временем поручик решил, видимо, разрядить атмосферу:

      – Вы можете совершенно не смущаться своего вопроса, не обязательно было даже ссылаться на последствия контузии. В нашей кутерьме и безо всяких контузий порою задают такие вопросы, по сравнению с которыми ваш звучит вполне безобидно.

      Я кивнул, улыбнувшись на сей раз благодарно, и понял, что мне дан карт-бланш на странные вопросы:

      – А что это за поезд?

      – Транссибирский экспресс. Следует, кажется, в Шанхай. Впрочем, ни кто не знает, где и кто нас остановит. Такие, знаете, времена…

      Неизвестно, как дальше пошёл бы разговор, но в этот момент в дверь постучали и на пороге купе появился человек, которого я сразу узнал по фотографиям. Его голос развеял все сомнения:

      – Простите, господа, я вижу, что у вас занято, но другие купе заперты, не могли бы вы приютить меня на некоторое время?

      – Охотно, любезнейший, – улыбнулся поручик.

      – Разрешите представиться…, – начал было гость, но я довольно резко оборвал его:

      – В этом нет ни какой необходимости, господин Вертинский, – эти вобщем-то совершенно безобидные слова я неожиданно для себя произнес настолько зло, что Вертинский заметно вздрогнул и, прежде чем присесть глянул на меня глазами больной собаки. Посидев некоторое время молча, он всё-таки решил обратиться ко мне:

      – Милостивый государь, я имел неосторожность чем-то вызвать ваше неудовольствие?

      – Вы имели очень большую неосторожность вызвать моё крайнее неудовольствие вашей песней про московских юнкеров и кадетов. Ни когда не прощу вам этой песни. Мальчишки пошли на подвиг, на смерть ради России, они спасли русскую честь. В Москве ведь тогда было полно офицеров, и эти взрослые дяди тихо сидели по углам, когда узнали, что к власти пришли откровенные бандиты. Не кому было вступиться за Россию. И тогда это сделали русские мальчики. Оказалось, что только для них слово «честь» – не пустой звук.

      – Но я же видел своими глазами их похороны. Всё так и было. Это честная песня.

      – Да что вы там могли видеть? Посиневшие губы покойников? Истерики родственников? Разве вы способны были увидеть величие подвига русских мальчиков? Разве вы могли услышать шелест ангельских крыльев над их гробами? В их героизме и самоотречении вы усмотрели только трагическую бессмыслицу, лишь одно большое недоразумение, если не полную глупость. Это честно? Нет, это низко.

      – Признаться, я не знаком с творчеством господина Вертинского и той песни, которая вызвала возмущение моего друга, ни когда не слышал, – вмешался в разговор поручик. – Не могли бы вы, милостивый государь, исполнить мне эту песню?

      И Вертинский тихим голосом запел:

      Я не знаю, зачем и кому это нужно,

      Кто послал их на смерть