Челюскин. В плену ледяной пустыни. Михаил Калашников

натянул летный шлем, плотнее намотал кашне на горло, улыбнулся провожавшей его толпе. К пропеллеру на коленях подполз по плоскости бортмеханик, не оборачиваясь к летчику, крикнул: «От винта!», – крутанул винт и отпрыгнул обратно на крыло.

      Мотор гидроплана заработал, по воде разошлись круги от молотившего воздух пропеллера.

      Самолет, все еще удерживаемый краном, мотала волна, пыталась закрутить, стукалось крыло о пароходный борт. Вавилов приподнялся на руках, дотянулся до крючьев на концах стальных чалок, что связывали летательную машину с лебедкой, отцепил два от крыльев и один от хвоста, амфибия стала свободной. Бортмеханик встал ногой на один из крючьев, уцепился рукой за трос, поднятым вверх пальцем велел крановщику поднимать лебедку. Прокричал пилоту сверху:

      – Михаил Сергеевич, удачи вам!

      Публика услышала, как набрал обороты мотор и плотнее заработал пропеллер. Гидроплан заскользил по воде, оторвался от нее, роняя с брюха океанские брызги, прошелся над палубой. На корабле прыгали, бросали в воздух шапки, обнимались и радостно кричали.

      Шмидт обернулся к Воронину, с высоты капитанского мостика указал на ликующий народ:

      – Ну как?

      – Молодчина Бабушкин, – согласно кивнул Владимир Иванович, – смелое и глубокое решение. Авиаразведки – это нам большое подспорье.

      Всеобщего ликования Воронин не выказывал.

      – Хотя бы сегодня порадовался, – с легким укором заметил ему Шмидт. – Что, опять чего-то тебе показалось?

      Шмидт постоянно задавал тон, чаще обращался к Воронину на «вы», а то внезапно начинал «тыкать». Это не зависело от его расположения духа, Воронин не в силах был разгадать в Шмидте какой-то устойчивой парадигмы, почему вдруг меняется вектор, а лишь подчинялся ему и отвечал всегда в манере собеседника:

      – Мне никогда не кажется, я вижу.

      – Покажи мне, может, и я прозрею, – загорячился Шмидт.

      – Погляди на борта – ледяные бороды выросли, вода с каждым днем намерзает, скоро центровку потеряем.

      Голос Шмидта заледенел:

      – Потеряется центровка, застопоришь ход, сплетем из канатов лестницы и в четыре смены, комсомольским рывком, обрубим весь лед. Как уголь одним махом перегрузили, так и здесь.

      Воронин с сомнением качнул головой:

      – Бывает такая ситуация, что на одном комсомольском рывке не удержишься. Вспомни «Италию».

      – Брось, не нагоняй тоску, – скорчив кислую мину, стал открещиваться Шмидт.

      Гул самолета в небе растаял, люди с палубы нехотя разошлись. Воронин выложил на стол свернутый номер «Правды» от 3 августа, доставленный с «Красина», заходившего с караваном лесовозов в северные порты:

      – Читал?

      Шмидт раскрывать газету не стал, заблаговременно угадывая, о чем будет его допрашивать Воронин:

      – Да знал я и без всяких газет, что Беломоро-Балтийский канал вступит в строй не позже августа.

      – А представляешь, если бы мы выждали годочек, один только год,