Досадная ошибка. Евгений Кузнецов

Визгунова, глядя на его широкое, раскормленное лицо, достаточно точно изображенное на мемориальной доске, становится понятным, что он больше тяготел к хлебу насущному, нежели к пище духовной, как утверждают его отзывчивые потомки. И что в том постыдного, написать о нем правдиво, мол, вдохновленный музой, Визгунов разорил театр, но зато насытил ближнего своего в лице молодой супруги и семерых отпрысков от разных браков, после чего упокоился с миром и ожирением печени, спаси Бог его душу? Правда не может оскорбить. Так зачем же лгать, прикрываясь чистотой душевного порыва?

      На Востоке говорят, что даже за движением мизинца кроется какой-то умысел. Стало быть, за каждым движением языка и подавно. Вот только какой умысел имеет место в данном случае? Подхалимаж тут не в счет – угодничество перед покойниками не приносит барышей. Значит, для других ушей предназначены льстивые восхваления. Дело в том, что человек существо социальное, а в сообществе себе подобных принято возвращать долги. Поэтому "скорбящие соратники", когда восхваляют почившего сластолюбца и хапугу Визгунова за бескорыстное служение музам, рассчитывают на то, что потомки оценят их дипломатичность и насочиняют с три короба о них самих, когда тем придет черед упокоиться с миром. Ведь иных причин для этого не будет, а так хочется оставить после себя добрую, светлую память. Противоречиво устроен человек: прожив жизнь в пороке, хочет, чтобы его не судили за это, а, наоборот, восхваляли за несуществующие добродетели. Сплошной обман, самообман и ложь во спасение».

      Я был не в духе.

      Глава 6

      Было что-то около трех, когда я миновал придорожную забегаловку «Пит-стоп», расположенную на границе с восточным пригородом. За время пути я продрог, и новый глоток коньяка согрел меня. Я убрал бутылку и огляделся. Кругом было безлюдно. Лишь в гаражах под автомобильной эстакадой на противоположной стороне улицы я заметил какое-то движение: двое ребят в черных куртках, умело обращаясь с баллонными ключами, снимали колеса с серебристого Кадиллака. Наверное, для вулканизации, подумалось мне.

      Вынырнув из-за опоры эстакады, ко мне подрулил белый Форд с наклейками-шашечками на бортах и резко затормозил на обочине. В окне показалось бородатое лицо таксиста.

      Чернявый и курчавый молодой парень небрежно бросил мне, будто делая одолжение:

      – Садись, братан.

      Я покачал головой:

      – Ноу мани, амиго.

      Таксист усмехнулся:

      – Ну как знаешь. На скорой бесплатно довезут.

      – Не понял?

      – Вон тех двоих видишь? – Таксист показал рукой в сторону двух парней на той стороне улицы. Те грузили снятые с Кадиллака колеса в открытый багажник темно-синего универсала с заляпанными грязью номерами. Они то и дело озирались по сторонам, но когда таксист махнул рукой в их сторону, то остановились и враждебно уставились на нас.

      – Ну?

      – Они тебя тоже. А им свидетели не нужны.

      – Окей,