Царица поверженная. Маргарет Джордж

каждому прикосновению, которое еще длилось, но уже превращалось в подернутое легкой дымкой грусти воспоминание.

      Хорошо, что он уезжает сейчас. Вскоре признаки беременности станут очевидны, и если он задержится, это лишит нас свободы выбора: для него – о чем рассказывать, для меня – что утаить. Не исключено, что двусмысленность по душе не только ему, но и мне. Цезарь бы такого не одобрил. Но Цезаря нет. Не без удивления я осознала: в этом отношении я больше похожа на Антония, чем на Цезаря.

      Глава 15

      Антоний имел склонность колебаться с принятием решения, но когда он его принимал, то энергично брался за дела. Ему предстояло отплыть в Тир с небольшим отрядом личной гвардии. Он отдал приказ привести в готовность его недавно построенный флот из двухсот кораблей, хотя не знал точно и сам для чего. Так или иначе, во дворце и в гавани теперь царила суета: сновали гонцы и курьеры, развевались плащи, латались паруса, блестело начищенное оружие.

      Он стоял передо мной, посреди большого зала приемов, с телохранителями по обе стороны. Прощание было официальным и публичным, и Антоний неожиданно вновь предстал настоящим римлянином.

      Я смотрела на него, а вместе со мной и Цезарион. Для мальчика расставание с этим человеком, ставшим для него и наставником, и добрым старшим товарищем, тоже было горькой утратой. Я обнимала сына за худенькие плечи, находившиеся уже на уровне моих ребер. Нынешним летом ему исполнится семь лет.

      – Я пришел проститься, – сказал Антоний. – Я не могу достойно отплатить за твое несравненное гостеприимство, но поверь – моя благодарность сильнее, чем можно выразить словами.

      – Да пребудет с тобой благословение всех богов, пусть они даруют тебе благополучный путь, – произнесла я избитую официальную фразу, но на самом деле хотела сказать совсем другое.

      «Я люблю тебя и знаю, что ты уезжаешь, потому что не можешь не откликнуться на зов чести. Я прошу тебя не забывать мои слова и предостережения».

      Он поклонился, а потом импульсивно сказал:

      – Проводи меня в гавань. Посмотри на мои корабли.

      Вопреки официальному церемониалу Антоний протянул мне руку. Я приняла ее, и мы вместе вышли из зала, навстречу слепящему свету неба и моря. Наши люди двинулись следом.

      На мгновение мы оказались одни; тут же он наклонился и прошептал мне на ухо:

      – Это не прощание, но всего лишь краткая разлука.

      Его теплое дыхание мигом разожгло тысячу воспоминаний и сопутствующее им желание.

      – Долг – суровое дитя богов, – ответила я, – и настало время отдать ему дань.

      С этими словами я отпустила его руку. Я боялась, что если не сделаю этого, то не выдержу и брошусь ему на шею.

      Корабли уплыли. Их паруса, белые, как волны на море, становились все меньше и меньше, пока не исчезли на восточном горизонте. Я глядела из окна, как они огибают маяк и направляются в открытое море. Цезарион смотрел вместе со мной.

      – Ну вот, они свернули за маяк… сейчас, должно быть, почти поравнялись