Царица поверженная. Маргарет Джордж

поступают с Востока караванными путями, – пояснил Эпафродит. – А уж мы распространяем их по остальному миру, выручая двойную цену. Конечно, не все идет в Александрию – некоторые караваны продолжают путь к Черному морю, а другие следуют в Дамаск, – но большая часть рынка принадлежит нам. Что естественно: в отличие от того же Дамаска у нас есть морской порт. Мы способны надежно и недорого доставить груз хоть на край света.

      – Вы, похоже, держите мировую торговлю за горло, – сказал Антоний. – У бедного Рима нет даже собственной морской гавани, а до причалов в Путеолах более ста миль.

      – Да, в Александрии есть множество неоспоримых преимуществ, – с нажимом проговорила я, надеясь, что мои слова ему запомнятся. – А сейчас давай сделаем то, что я очень люблю: пройдемся мимо секций и постараемся угадать по запаху, что там лежит. Веди нас, Эпафродит.

      Чтобы все было честно, я одной рукой прикрыла глаза, а другую подала Эпафродиту. Антоний шел рядом.

      – Ну, тут и угадывать нечего, – заявила я, когда мой проводник остановился в первый раз. – Кардамон. Верно?

      – Так оно и есть, – подтвердил Эпафродит. – Он хранится в деревянных ящиках, но запах так силен, что проникает повсюду.

      Ящики громоздились почти до потолка, и содержимое каждого из них стоило огромных денег.

      Дальше мы прошли мимо корицы (опознать ее было несложно), а также кассии и перца – с ними дело обстояло сложнее. В одном углу громоздились мешки с шафраном.

      – Надо же, шафран – и мешками! – изумился Антоний. – Я и вообразить такого не мог.

      – Да. Требуется почти двести цветков, чтобы получилась щепотка, – сказала я.

      – Неудивительно, что этот склад так усиленно охраняют, – заметил Антоний.

      В дальнем углу здания находились мешки и емкости с другими пряностями: тмином, куркумой, анисом, кориандром. К тому времени наши носы настолько онемели, что уже ничего не различали.

      – Все ванны Рима не сумели бы смыть эти ароматы и запахи с моей кожи, – промолвил Антоний. – Чувствую, я пропитался ими до костей.

      Он рассмеялся и похлопал туникой, словно журавль крыльями. Когда мы вышли наружу, воздух показался на удивление разреженным и пресным.

      – Как насчет папируса? – спросила я Антония.

      – Да, это было бы интересно, – согласился он.

      Мы отправились в башню, где в сухости (благодаря впитывающему влагу натру) на полках лежали несчетные листы папируса, защищенные таким образом от гниения, грибка или плесени.

      – Чистые свитки, – произнес Антоний. – Интересно, какими глупостями их испишут?

      – Они как новорожденные младенцы, – сказала я, взяв с полки образец писчего материала высочайшего качества. – Их будущее зависти от того, в чьи руки они попадут. Вот, например, этот лист пригоден и для цифр, и для высокой поэзии, но его могут использовать и для подсчета домашних расходов.

      – Для домашних расходных книг папирус столь высокого качества не