Остров Безымянный. Юрий Александрович Корытин

ли Вадим расслышал мой ответ, до такой степени он был сосредоточен на своих мыслях. Он говорил с видом человека, абсолютно убеждённого в своей правоте и не допускающего, что могут существовать другие точки зрения.

      – Экономическая эффективность – вот главный критерий. А она и не ночевала на этом заводе. То, что неэффективно с экономической точки зрения, само подписывает себе приговор. Оно обречено на уничтожение. Это не мы им вынесли приговор – они сами его себе вынесли.

      – Но рабочие не виноваты в том, что они стали неэффективными. Даже директор здесь не при чём. Виновных надо искать среди тех, кто довёл завод до ручки.

      – Какая разница, кто виноват! В любом случае местная популяция совков обречена. Обречена на вымирание. И по той же причине, по которой вымерли динозавры, – в силу своей неспособности к переменам. Экономическая реальность изменилась, страна стала совсем другой, весь мир ушёл далеко вперёд, а они всё твердят о каких-то социальных обязательствах. Они ещё бы про социальную справедливость вспомнили! Социальная справедливость заключается в том, что слабые должны уступить дорогу сильным.

      – Ты слишком категоричен. Может, следует дать им шанс?

      – Дать шанс им, значит, лишить шанса себя! Эти люди тянут нас назад, они тормозят прогресс. Страна не может двигаться вперёд, пока в ней живут подобные… – Вадим запнулся, подбирая точное слово, – аборигены.

      Это «аборигены» прозвучало у него так, словно он, белый человек в пробковом шлеме, рассуждал о нравах племени каннибалов мумбо-юмбо.

      – Нет, я, конечно, не призываю к их насильственному устранению, – продолжил Вадим. – Но пока эти динозавры не вымрут, пока им на смену не придёт поколение рациональных прагматиков, мы так и будем прозябать на задворках цивилизованного мира.

      Не знаю, что еще хотел сказать Вадим, но он был вынужден прерваться, так как из здания заводской котельной выбежала здоровенная лохматая дворняга, чёрная с рыжими подпалинами, и принялась нас облаивать. «От такой, пожалуй, не отмахаешься», – оценил я ситуацию.

      Вслед за псом показался и хозяин, мужик в телогрейке. Он был явно «в хорошем настроении». «Местный алик», – догадался я. На его лице сквозь многодневную щетину проступала сеть мелких кровеносных сосудиков, из-за чего всё оно было красного цвета. Даже, если бы от него не исходило густого сивушного аромата, только по лицу можно было безошибочно отнести его к весьма распространённому, к сожалению, в нашем народе племени «аликов» – так Аскольд Иванович, сам уважавший это дело, называл алкоголиков. На семейных застольях он всякий раз считал своим долгом предостеречь меня: «Смотри, Серёнька, никогда не пей эту гадость», после чего, морщась, как мне тогда казалось, от отвращения, опрокидывал в себя очередную рюмку.

      Мужик скомандовал собаке повелительно, но почти не повышая голоса:

      – Тузик, свои.

      – Свои, свои, – торопливо повторил за ним Вадим, а для меня тихонько добавил: – Нет, ты только посмотри, как он на меня облизывается…

      – Несолидная