Канал имени Москвы. Стройка века. Судьбы людей. Валентин Иванович Маслов

работу не примут, – с горечью проговорил я, – лишенцев не принимают, да ещё с таким социальным происхождением.

      – В избирательных правах вы будете восстановлены, – убеждённо сказал следователь. Он нажал кнопку…

      Всего я просидел лишь одиннадцать дней – три на Лубянке и восемь в Бутырке. И никогда эти дни не забуду… Через два дня после моего освобождения отец мой отправился к Е. П. Пешковой по своим делам; узнав, что я на свободе, она пожелала меня видеть.

      Когда я пришёл в её скромную контору на Кузнецком мосту, она приняла меня без всякой очереди. Впервые я увидел её столь близко. Она была поразительно красива той благородной красотой, мимо которой невозможно пройти, не полюбовавшись. Взглянула на меня пристально своими прекрасными, цвета стали, глазами и задала роковой вопрос (доносительство):

      – А вам предлагали?

      Я молчал.

      – Я вас поняла. А вы что ответили?

      – Ответил, что Туруханск.

      Она мне поверила. Узнав, что я был вынужден дать подписку о невыезде, сказала, что это означает – следствие не закончено.

ВСТРЕЧА ТРЕТЬЯ и последняя

      В отделе кадров Дмитлага. Инспектор меня окликнул:

      – Вам отказано. Без вас канал построят, – с презрением сказал он. Я ушёл.

      – Попробую написать Пешковой, – сказал отец. Так я снова оказался на Кузнецком мосту у одной из самых выдающихся в нашей стране женщин. Она встретила меня очень приветливо, начала расспрашивать, как живут мои родители, брат и сёстры, узнала, что у меня уже маленький сын, обещала помочь, велела прийти через неделю. Я пришёл. Екатерина Павловна мне улыбнулась, сказала, что говорила обо мне ТАМ, что ей обещали устроить меня на канале. Я должен явиться к секретарю самого начальника Дмитлага Фирина и сказать ему, что обо мне звонил Буланов…

      Приехав в Дмитров, я поднялся в гору в Борисоглебский монастырь. На двери табличка с золотыми буквами: «Начальник Дмитлага и заместитель начальника ГУЛАГа С. Г. Фирин». Я вошёл в просторный кабинет, показавшийся мне роскошным, с креслами, с диванами, с большим столом для заседаний. За огромным столом сидел плотный военный с четырьмя ромбами в петлицах, черноволосый, с крупными еврейскими чертами лица. Его красивые чёрные глаза уставились на меня. Он протянул мне свою чересчур мягкую, как батон хлеба, руку.

      – Князь Голицын изволил пожелать поступить на работу на канал? – спросил всесильный чекист.

      – Да, – пролепетал я, – мне больше некуда. В Шатрове живут мои родители.

      – Почему же вы, когда вам в отделе кадров отказали, не обратились прямо ко мне, а сунулись окольными путями?

      – Я считал, что это совершенно безнадёжно.

      – Начальника отдела кадров, – бросил Фирин в трубку, а через несколько секунд добавил. – Сейчас к вам явится князь Голицын, оформить его. – Он вторично протянул мне свою мягкую руку и милостиво изрёк, – желаю удачи.

      … Екатерину Павловну я увидел