Его малышка на миллион. Ирина Ирсс

она смотрит на меня несколько иначе, чем в том же фойе вечером, не отменить.

      Настороженно, словно не знает, чего от меня ждать. И из взгляда будто бы что-то пропало, что мою душу в какую-то хрень растопленную превращало.

      Я хочу, чтобы её глаза улыбались, как тогда, когда видел её с сестрёнкой в песочнице, а не смотрели на меня так, словно я приперся последние доски в этой песочнице добивать.

      Фиаско ж полнейшее.

      Попридержал я её ближе к себе, называется. По факту, будто бы что-то разбил в ней, что она хранила в себе и лелеяла.

      … а ты её, можно сказать, разом столкнул с реальностью.

      Вот и…

      На Яну, мать его, снова же злюсь!

      Что правду сказала. Не додумался я сам почему-то, что малышку такая работа погубит.

      – Вы меня уволить хотите? – первая подаёт голос.

      Но почему-то не слышу надежды я в нём. Спрашивает с виной и сожалением, робкий, но в тот же момент храбрый, будто бы принимает вину ту самую, когда ещё и понимаю, что она переживает за реакцию, которую выдала на похабные руки.

      Она переживала, что с работой не справилась. Мерзкой и отвратительной, но оно ей очевидно не важно. Ответственность берет верх и чувство долга. Вот на кой я ещё ей сказал, что она должна отработать? А теперь, блин, отвадь её от этой работы.

      Вздыхаю.

      – Хочу, – говорю, как есть, а затем выхожу из машины.

      Малышка, естественно, не сразу понимает намерений, что собираюсь делать. Корпус назад инстинктивно, а я, кстати, беру мысль на заметку, что надо бы уточнить, каким спортом она занимается. Но не сейчас.

      Сейчас у меня другой приоритет. Не могу я смотреть на эти голые ноги. Оно аж зудит будто в мозгу, что это срочно нужно исправить.

      К ней подхожу, почти что вплотную, и меня не спасает даже то, как малышка глядеть на меня начинает, всё равно всё тело рядом с ней просыпается.

      Настороженность – максимально.

      Расстроенная – тоже уже вижу в глазах, как блеск в них появляется.

      А вот догадливости – абсолютный ноль.

      Иначе бы, возможно, не позволила бы мне сделать то, что всё равно бы сделал, даже если б рванула.

      На руки её поднимаю, ловя – ну просто нереально какой – очумительный на слух мягкий вдох.

      Прет же. Прет. Мне её мгновенно сдавить хочется. Как «подорожник» к изнывающей душе приложить.

      В руках моих. По-настоящему. И чёткая уверенность – не отпущу уже из них никогда.

      Не берусь разбирать эти всплывающие набегом мысли, но по ощущениям, будто во что-то вшиваются, что отдирать потом буду с корнями, если вдруг ошибусь. Да и малышка на себя отвлекает мгновенно. Возмущения вроде пробует выдавать, но на них у неё воздуха не хватает.

      – Что… что вы… – по сторонам головой крутит, пока обхожу вместе с ней капот. То ли кого о помощи просить ищет, то ли так понимание старается отыскать. – Стойте, я ж…

      – Тише, – в мягкость слова вкладываюсь максимально, чтобы побыстрее успокоить её.

      Ага, а ещё взгляд её выцепить. Близко. Тотально. Что в самую глубину