Уроки советского. Виктор Иванович Калитвянский

социальную сущность. Нет больше в Советском Союзе крестьянина-единоличника с его природной склонностью к анархии. Они, большевики, никогда не заблуждались на счёт самого плохонького мужика – он спит и видит стать богатеньким, а ставши им – диктовать свою волю пролетарскому государству. Мы, большевики, сознавали это, вводя НЭП. Тут мы были едины – Ленин, Троцкий, Бухарин: надо дать временную волю мужику. Тогда, после гражданской, только мужик-частник мог дать стране хлеб. А хлеб – это продовольствие для страны, для города, для рабочего. Хлеб – это единственный экспортный товар. Мы были вынуждены дать мужику волю после продразвёрстки, после Кронштадта и Тамбовщины, когда стало ясно, что коллективные хозяйства не способны наладить производство. Хочешь сохранить главное – пожертвуй второстепенным.

      Мужик ушёл в свою деревню, получив то, чего не получил за пятьсот лет от царя-батюшки, – землю. Мужику казалось, что больше ему ничего не надо. Он думал, что это – навсегда.

      Потом в это поверил и слюнтяй Бухарин. Ему показалось, что в коммунизм можно прийти рука об руку с мужиком, надо только договориться с ним.

      А как с ним договориться, если у него иные цели, нежели у пролетарского государства? Пролетарскому государству нужна тяжёлая индустрия, а мужику нужно продать свой хлеб втридорога. Он будет придерживать хлеб до тех пор, пока у него есть надежда продать дороже, ему наплевать на обязательства государства, ему нравится держать город и пролетариат за горло.

      С каждым годом нам становилось всё труднее вырывать у мужика хлеб.

      Мы стояли перед выбором: или мужик сомнёт нас, или мы в корне изменим положение дел.

      Мы сумели изменить положение. В корне. Не принимая во внимание причитанья «правых», невзирая на злобу мужика, пренебрегая скулежом белоэмиграции.

      В эпоху «великого перелома» сотни тысяч мужицких семей отправились поднимать сельское хозяйство в районы крайнего Севера, Сибири и Дальнего Востока.

      Трудно? А кому легко в период строительства социализма?

      Откровенные враги отправились в лагеря. Там для них была настоящая работа: долбить рудники, валить лес, строить дороги в тайге и тундре.

      Часть мужицких семей оказалась в городе и на великих стройках социализма. Нам нужны были рабочие руки, мы строили тысячи предприятий.

      Оставшиеся пошли в колхоз. Мы не заблуждались, они шли в колхоз безо всякого желания. Но куда им было теперь деваться? Время анархии прошло. Пролетарское государство укрепилось настолько, что могло заставить любого работать на общее благо. И здесь нам очень помогла школа русской общины.

      Мы, большевики, всегда считали общину пережитком, недостатком России – в отличие от прогрессивного пролетарского Запада.

      Мы ошибались. Мы допустили много ошибок. Мы вообще плохие теоретики. Никто не мог предвидеть, какие задачи придётся решать пролетарскому государству во враждебном окружении. Ни Маркс, ни Энгельс, ни Ленин. О Троцком и говорить не стоит. Он был умный и большой говорун, но из