Великосветская хроника. Лариса Розена

не больно. А вот кое-кому сейчас будет больно, я скушаю Вас сейчас всю целиком!

      – Нет, нет, только не всю! Хоть немножко надо оставить, кто же будет править тогда страной? Да и по ночам играть с тобой в карты? А ведь весьма недурно мы играем, да? – рассмеялась она глядя на него.

      – Хорошо! Совсем немножко оставлю! – Шептал он, целуя её с большим жаром.

      – Учти, дорогой, всем своим поклонникам я запрещаю жениться. А тебе простила даже это! Многое я тебе прощаю!

      – Милая, это был долг чести. Вы же знаете, мой друг поэт и воин Филипп Сидни перед смертью умолял меня, чтоб я не бросал его жену, я пообещал. Здесь не любовь, исполнение воли покойного!

      – Ну, хорошо, я верю тебе, – шептала она, расстёгивая ему ворот рубашки.

      – Я – рад, что Вы мне верите! – проворковал он.

      А вот ныне он сидит в Тауэре, приговорён к смерти, и уже не верит своей королеве.

      Бывший фаворит, горько вздохнув, прошептал:

      – Как изменчива любовь королей! Неужели всё забыто, что было между нами, а ныне – смерть? Какая же ты непостоянная, фальшивая и ненадёжная, Елизавета! Я даже скажу больше, ты похожа даже не на королеву, а на базарную лавочницу, сначала подарила право монопольной торговли винами, а когда нашла нового возлюбленного – отобрала всё и презентовала ему. А я, даже не могу представить счёт за ласки к похотливой старухе, напрасно потерянное время и загубленную жизнь! Надо бы тоже забрать всё назад в виде материального вспомоществования. Короли так не поступают. Видимо, прав был твой король, утверждавший, что Анна Болейн ему изменила, ты не его дочь, а дитя от её любовника. И как пробилась в королевы?! Твою мать казнили за измену королю, тебя выбросили на задворки страны, но ты, всё-таки выползла, применив все силы, на передовую, – уродливая, похотливая женщина! Выпила мою юность, оставила без гроша в кармане, и казнишь! Если бы не связался с тобой, занялся бы чем-то полезным и давно бы нашёл средства к существованию. Не благородная, не благодарная!

      Королева в этот момент сидела в своих покоях, тоже вспоминая своего, некогда любимого фаворита и милого мальчика, переживала. Разговаривала сама с собой вслух:

      – Ну что же делать? Неужели казнь? Почему он молчит? Почему не подаст мне сигнал о спасении? Такой молодой и – смерть? Зачем ему нужен был этот бунт!? Просто мальчишество какое-то! Да есть стало нечего, после того, как я отняла разрешение на продажу вин! Ведь, что говорить, сама же я избаловала его, приучила жить, ничего не делая, а потом возмутилась, когда мальчик заартачился! Как быть? На что решиться? Он молчит, гордец! – У Елизаветы болела голова, ломило сердце, судорогой сводило шею.

      – О, как больно, – простонала она, – поглаживая руками больные места. На шее ведь держится голова! Скоро она скатится с него! Что же он молчит!? Ну, а я тоже хороша! Надо отменить приказ! Что тут раздумывать? И всё же я хочу, чтоб он унизился, лизал мои пятки! Что же ты, гордец, молчишь? Ползи,