Тантатива №2. Александр Солин

что к концу пути мысли мои стали чернее ночи. Если бы не дал отцу слово, что поеду с дедом и помогу ему, вот ей-богу бы не поехал!

      Доехали, разгрузились у дома бабы Нюси, дедовой сестры и стали осваиваться. Дед пошел по родственникам и друзьям звать их к нам на вечер. Сам я был здесь последний раз восемь лет назад, и с тех пор тут многое изменилось. Особенно мои сверстники из тех, кто здесь еще оставался. В деревне было несколько сот дворов, и к вечеру наша изба была полна народу. Я запутался, где у нас золовка, где деверь, кто шурин, сват и брат. Знал только, что для сестры деда я вроде как внучатый двоюродный племянник, для ее детей – просто двоюродный племянник, а для детей их детей – троюродный брат. Для прочих стариков и старух я был просто сын Катюхи Махеевой. Я обновил знакомство с моими двумя изрядно повзрослевшими братьями и тремя сестрами, а заодно с их друзьями. При виде подружки одной из сестер (шестнадцать лет, сарафан, веснушки, васильковые глаза, пшеничные волосы, спелые, потрескавшиеся губы) что-то внутри меня насторожилось. Она же без стеснения рассмотрела меня и воскликнула:

      «Ох, Зойка, какой у тебя видный брат!»

      «Да, Светка, мы Махеевы такие!» – расцвела сестра.

      Компания поделилась надвое: на одном конце стола преобладали пожилые, на другом – молодежь, причем меня усадили рядом со Светкой. Постепенно изба наполнилась ровным гулом. Тон задавали старики – вполне еще крепкие и задиристые. Деду было шестьдесят пять, остальным чуть больше или меньше. Тосты следовали один за другим, и мои несовершеннолетние братья и сестры с их друзьями и подругами нет-нет, да и прикладывались к рюмкам.

      «А ты чё не пьешь?» – поинтересовалась повеселевшая Светка.

      «Нельзя. Спортсмен» – коротко сообщил я.

      «Ох, ты! И кто ты у нас?»

      «Боксер»

      «Народ, слышали? Мишаня у нас боксер и водку не пьет!» – сообщила Светка.

      «Чё, совсем?» – удивился один из братьев, а другой пошутил:

      «Ну, и хорошо, нам больше достанется!»

      Дед здесь был душой компании. Его знали, им гордились, и когда пришло время, кто-то крикнул:

      «Давай, Григорий Федотыч, гармонь!»

      Появился баян, и полились одна за другой песни – фронтовые и народные.

      «Ну, всё, понеслась душа в рай! Теперь не остановишь. Пойдем, Мишаня, покурим» – услышал я недовольный Светкин голос.

      «Да я не курю»

      «Все равно пойдем»

      Мы вышли во двор, за нами вся молодежь. Закурили, заговорили о чем-то своем, деревенском, понижая голос и подаваясь лицом в сторону собеседника. Голубеющие сумерки молча, но настойчиво давали понять, куда дело клонится. Из ближайшего леска выползал низкий туман, остывающий воздух густел, пропитывался ароматной влагой, позванивал стылыми нотами. Я втягивал носом деревенскую парфюмерию с заметным духом земляники и вспоминал, как собирал ее здесь восемь лет назад.

      «А что, земляника в этом году есть?» – спросил я Светку,