Неокантианство Восьмой том. Сборник эссе, статей, текстов книг. Валерий Алексеевич Антонов

содержание которой должно быть объективным, чтобы она сама сохраняла характер законности, необходимо вновь обратиться к ее субъектности. В этой субъектности, как общей задаче воли, она может либо, несмотря на свою всеобщность и объективность, не быть обращенной к каждой разумной воле как таковой, либо, в своей всеобщности и объективности, быть обращенной к каждой разумной воле. В последнем случае необходимо, чтобы оно вообще было волеизъявлено. В этом бытии-в-желании-всего его объективность и всеобщность выражается и со стороны субъектности. Но, следовательно, оно не обязательно должно быть волеизъявлено каждой волей. Его волеизъявление может быть связано с условиями его бытия-в-бытии. И только в этих условиях бытия они могли бы быть универсальными. Их содержание имело бы ту же объективность, что и общая задача воли, направленная на всякую волю. В этой объективности заключалась бы и ее всеобщая необходимость признания для всякой воли, которая может относиться к этической законности как к закону должного, т.е. к рациональной воле. И эта общезначимая необходимость признания объективного содержания обозначала бы и всеобщность этой этической законности со стороны субъектности. Но разве объективное содержание закона не содержит, таким образом, уже его всеобщую необходимость исполнения для каждой разумной воли, поскольку исполнение может быть связано с определенными условиями возможностей исполнения. Таким образом, при одной и той же объективности правового положения его субъектная обусловленность четко различает две формы всеобщности. Без предположения об основном этическом законе, направленном на каждую волю, была бы, конечно, мыслима и этическая законность, не направленная на каждую волю. Ее содержание или содержания уже должны быть способны предстать как содержательные спецификации этого основного закона. Но они останутся, хотя и конкретизированными по содержанию и обусловленными по возможности реализации, тем не менее общими в своей общеобязательности признания и в своей законности. И именно это придавало бы им характер права и отличало бы их от чисто субъективных и индивидуальных намерений, от волевых положений, которые просто остаются в субъекте. Общий момент, таким образом, делает понятным правовой характер обеих общих форм этической законности. Однако в рамках общего характера одна из них может быть выделена как универсальная, другая – как конкретизированная. Если этическая законность характеризуется как заповедь ввиду ее целевого характера, направленного на волю, то в отношении всеобщей законности можно говорить также только об этической заповеди в единственном числе, а в отношении законности, которая сама является всеобщей, но конкретизируется в силу разнообразия содержания, можно говорить об этических заповедях во множественном числе.

      Здесь мы в определенной степени сталкиваемся с различием Канта между «категорическим императивом» и «гипотетическим