Неокантианство Седьмой том. Сборник эссе, статьей, текстов книг

формы от содержания и сохранения необходимого чистым от всего случайного, и объявляется необходимым, чтобы чувство ничего не решало в области разума, так же как, с другой стороны, разум не должен предполагать определять что-либо в области чувства.146 «Уже тем, что каждому из двух назначается область, одно исключает из нее другое и устанавливает для каждого из них предел, который не может быть перейден иначе, как во вред обоим». В 18-м письме это описывается как ариаднина нить, ведущая через весь лабиринт эстетики, что начинать надо с противопоставления формы и содержания, понимать и признавать их «во всей их чистоте и строгости», «чтобы оба состояния разделялись самым определенным образом», «иначе мы смешиваемся, но не соединяемся». Да, эта оппозиция, которую мы уже находим характерной для первых этических сочинений Канта (см. выше с. 381), этот так называемый «дуализм», который есть не что иное, как отличительная черта подлинного, методического ригоризма, доминирует во всех философских сочинениях поэта, не только фактически, но и стилистически, как справедливо отмечает Либрехт,147 и возвращается в них снова и снова в многочисленных, отчасти кантовских, отчасти вновь найденных поворотах. Вместо противопоставления форма – субстанция (материя) в этом письме, как и во многих других местах, встречаются следующие: Деятельность – страдание, мышление – чувство, нравственность – чувственность (ощущение), долг – склонность, личность – состояние, а иногда и такие общие термины, как: Абсолютное – конечное, постоянство – изменение, форма – жизнь, свобода – время, тщательность которых не совсем несправедливо критикуется Уэбервегом,148 в то время как Шиллер, как мы видели (письмо от 29 декабря 1794 г. стр. 258 f.), делает себе некоторую заслугу в том же. Конечно, дело не должно оставаться только в оппозиции, оно должно дойти до «взаимодействия», оппозиция должна быть сформирована в гармонию; но это еще не то, что нас интересует.

      Мы завершаем эти более общие замечания о методологическом ригоризме Шиллера ссылкой на отрывок, в котором принцип чистого разделения направлений сознания выражен особенно четко. Подробное примечание в конце двадцатого из эстетических писем выделяет – в интересах тех читателей, которые не совсем знакомы с «чистым смыслом» эстетического – четырехчастную «связь всех вещей»: их физическую, логическую, моральную и эстетическую природу, из которой проистекает воспитание здоровья, проницательности, нравственности и вкуса или красоты.149

      Теперь перейдем к более конкретным противопоставлениям, требуемым этическим ригоризмом: Нравственность – чувственность (чувство). Это тоже подчеркивается нашим поэтом в самых разных местах и, что следует отметить у Куно Фишера, Грюна, Хемсена, Куна и других, также в самое разное время. Уже достаточно часто отмечалось, как это было заложено в характере Шиллера с самого начала. В подтверждение этого

146

Эссе о трагическом искусстве уже требовало подчинения индивидуального чувства общим законам в том же смысле (с. 234); ср. противоположное утверждение Кёрнера (с. 244).

147

Lieb recht, Schillers Verhältniss zu Kant’s ethischer Weltan- schaung. Hamburg 1889 (Virchow-Holtzendorf-Fsche Sammlug) p. 13, который дает ясное, хотя и более популярное, чем научное, резюме самого необходимого.

148

Кант кропотливо добывал свои противоположности «путем самых подробных исследований душевных сил человека, а здесь они возникают так легко с помощью нескольких простых абстракций» (Ueberweg, Schiller als Historiker und Philosoph p. 239). Ш. «следовал фихтеанскому пути» (там же).

149

S. W. XII 86 f.