Жизнь как мистерия. Виктория Павловна Логвиненко

посильное бремя

      (Вересаев)

      Правда, оказалось, что это цитата не В. Вересаева. Эти стихи известны как «завещание Вите» (строки в стихотворной форме А. Навроцкого, с подписью: «В. Смидович и Е. Смидович» которую оставили родители ВВ на титульном листе одной из любимых книг будущего писателя «Собрание стихотворений» А. Толстого) и оно имеет продолжение:

      С мощью пророка, хоть одиноко.

      Людям тверди, во что веришь глубоко

      Мало надежды? Хватит ли силы?

      Но до конца, до грядущей могилы,

      Действуй свободно, не уставая

      К свету и правде людей призывая.

      А между детством и 16-летием произошло нечто, что нельзя назвать событием или определить каким-нибудь другим словом из этого понятийного ряда, резко изменившее траекторию моего жизненного пути.

      Моя семья уезжала в ГДР по месту службы папы. Я к тому времени окончила восемь классов. и из-за ограничений к возрасту детей, имеющих право проживать на территории страны, не могла поехать с ними. Не хочется вдаваться в подробности, но я понимаю, что мой папа из лучших побуждений добился разрешения на мое помещение в московский интернат для посольских детей.

      Вот тут и случилось необъяснимое и фатальное. Помню удаляющийся от меня поезд Москва-Берлин и свой крик “ма-ма-ма” (скорее всего, внутренним голосом, так как не помню, чтобы на меня кто-то обратил внимание), пронизавший небесное пространство. А затем пустота и выпадение многих деталей из памяти. Именно поэтому подробности жизни в интернате воспроизвести невозможно, разве что отдельные моменты и эпизоды. Среди них фрагменты уроков в школе 666 (Измайлово), черные конфеты, которые присылали из-за границы девочкам из комнаты, и медпункт, где на меня с ужасом смотрели, не понимая ни диагноза, ни что с этим делать. А со мной действительно происходило что-то необъяснимое. Я «сломалась». В организме произошли очевидные для всех изменения и позже врачи подтвердили, что моя нейроэндокринная система дала сбой, но как с этим справиться не знал никто, включая членов неоднократных консилиумов и маститых ученых. Я пробыла более месяца в Военно-медицинской академии в Санкт-Петербурге, затем были другие лечебные учреждения, разные схемы лечения нейропсихологических, эндокринных и других подобных сбоев в деятельности моего организма, но результаты были незначительные. Тогда родителям пришлось забрать меня из интерната и отвезти в Харьков, где жили мои бабушка, дедушка и тетя. В семье появился подросток, которого пришлось всем терпеть и пытаться лечить. Я же уходила с утра из дому, доезжала до центра и бесцельно ходила по городу, лишь бы не быть дома. Все потеряло смысл и с этим было трудно справиться.

      Примерно через год меня все-таки, вопреки преградам и подлости отдельных людей, забрали в ГДР. К тому времени изменились правила, и дети военнослужащих получили возможность получать среднее образование по месту службы отца и жизни родителей. Мы жили в военном городке в двадцати пяти километрах от Дрездена.

      Так как я в тот год не училась, ко мне иногда