Белый лебедь. Виктор Крикунов

элементарно, и началась у меня райская жизнь. Только ангелочков и херувимов я не видел, хотя мой дух несколько раз покидал моё бренное, моё тленное тело.

      Прекрасное состояние! Незабываемое!

      А теперь, уважаемые, я кратко опишу для примера эту липу, чтобы представляли, как эта порода выглядит.

      1. Первое постановление в «кондей» – штрафной изолятор – отпечатали на 15 суток (дословно): «Смотрел на вышки. Наблюдал за часовыми. Готовился к побегу». Разберём ситуацию: на зоне по углам четыре вышки с автоматчиками. Зона 200 м на 200 м. Пятая вышка на воротах, при выезде из зоны. Мне, наверное, нужно было ходить, опустив голову в землю?

      2. Однофамилец (Крикунов) работал на лесобирже. С моим приездом на зону всех офицеров и прапорщиков строго-настрого предупредили: смотрите за ним в оба, то есть за мной. Майор Мустафин делал развод на работу по пять человек и увидел его: «Встань в сторону». Тот не понимал причины, начал возмущаться. «Сейчас я тебе объясню», – с угрозой начал майор. Тот, конечно, ждать не стал, а ушёл в барак. Прибежали в барак и меня утянули на 15 суток. За попытку выйти на биржу. Я сидел в штрафном изоляторе. Возмущался, бушевал, колотил в решётку. Требовал этого майора. Посмотреть хоть на него. Когда через полмесяца я вышел, значительно похудевший, то первым делом пошёл познакомиться с этим негодяем.

      – Ты, что ли, майор Мустафин? – начал я с ним разговор на повышенных тонах. Он опешил от такой наглости и с недоумением спросил:

      – Чего тебе, парень, надо? Ты что, с цепи сорвался?

      – Я по твоей милости полмесяца в шизо отмучился, а ты ещё спрашиваешь, почему я возмущаюсь.

      – Не понял, – выпучив свои голубые, чистые, как небо в безоблачную погоду, глаза, переспросил он.

      – А кто рапорт на Крикунова написал за попытку выхода на биржу?

      – Я!

      – Так вот кого ты тормознул у ворот? Меня что ли?

      – Да я тебя первый раз в глаза вижу.

      – Вот и я тебя хоть бы ещё 100 лет не видел! – мой гнев требовал выхода, и я был переполнен, как вулкан перед извержением.

      – К хозяину пойдём. Аннулируем это нарушение, – требовал я восстановления справедливости.

      – Извини, парень. Это бесполезно.

      После этого инцидента майор Мустафин стал меня уважать. И когда я зачастил по изоляторам, он после выхода из очередных полумесячных испытаний на прочность спрашивал в столовой, когда был ДИНК (дежурный помощник начальника колонии):

      – Ну что, Крикунов, как дела?

      – Отлично, майор!

      – Сколько дней, как из шизо?

      – Да третий день всего, – обычно на 3-й или 4-й день у нас происходил такой разговор.

      – Пора тебе в санаторий.

      – Зачем же торопиться, – отвечал я, – я туда не спешу

      – Почему в тапочках в столовую? – Я оглянулся. Все вокруг были в тапочках.

      – Как все, так и я, – ответил спокойно. – Чем я хуже других?

      – Вот, дружок, то-то и оно, что ты не хуже, ты у нас избранный объект и должен быть образцом и эталоном