Творить добро и мир любить. Выпуск 2. Сборник

перетянутую старой бечёвкой.

      – Нет-с, – пролепетал он, отчаянно стараясь не расплакаться. – Это третий. Второй том «Мёртвых душ» я сжёг.

      Богомол рукописи не взял. Он сделал затяжку и выдохнул дым прямо в лицо Николаю Васильевичу. От проделанной шалости редактор расхохотался и с ехидством заметил:

      – Да ты, Николай Васильевич, у нас шалун. Возомнил себя классиком и ну строчить? Нехорошо это, нехорошо. Гордыня тебя обуяла, любезный, – сощурив глаза, он вперился взглядом в дрожащего человечка.

      Гоголь взгляд выдержал.

      – Помилуйте, батенька, Борис Борисович, какая же тут гордыня? Талант дан Богом…

      – Богом, говоришь? – редактор откинулся в кресле и, криво скалясь, задумался.

      Спорить с дураком не хотелось. «Проповедями сыт не будешь, – размышлял богомол, подавляя в себе желание тотчас наброситься на тощего классика, – а этот как начнёт нести околесицу, так до вечера дурака не остановить». Он вынул трубку из жвал и обречённо спросил, зная, что делает глупость:

      – О чём же поэма?

      Гоголь закашлялся.

      – В третьей части, – начал он объяснять Борису Борисовичу смысл нового романа, – главный герой, пройдя через скорби каторги, выбирает путь нравственного очищения и…

      – Скучно, – бросил редактор и быстро, чтобы писатель не дай бог не начал защищать своё творение, резко добавил: – Ни к чему всё это. Стиль твой грязен, картины зловонны[15]. Ни к чему нам такая литература. Вот если бы ты детективы умел писать… Что, Николай Васильевич, детективы писать умеешь?

      – Нет, – прошептал ошарашенный Гоголь.

      – Что же ты за писатель такой, коль детективов не пишешь? – насмешничал богомол, сердясь на себя за возню с недоступной для брюха «букашкой».

      – Да я… – смутился оробевший писатель.

      – Вот именно, кто ты?! Ты же…

      Злоречивая зависть бездарного богомола не успела коснуться ушей несчастного Николая Васильевича. Дверь распахнулась, и в комнату ворвался Пушкин: лик его ужасен. Движенья быстры. Он прекрасен, он весь как Божия гроза[16].

      – Заткни свою чёртову пасть! Ты – насекомое! – крикнул он грозно, ничуть не заботясь о собственной участи.

      От неслыханной дерзости монстр опешил.

      – Это что ещё за кандибобер такой явился сюда и нам угрожает? – каждой клеткой зелёного своего естества богомол выражал презрение к «дерзкому прощелыге». Он опёрся о стол передними лапами и навис над поэтом усатым чёртом. – Так-так-так… Похабный циник, умеющий волшебно жонглировать рифмами[17], решился на бунт.

      Пушкин стоял перед тварью живым, недоступным для страха героем; тёмно-серые с синеватым отливом глаза – большие, ясные[18]– горели на бледном лице праведным гневом. Он казался высоким, сильным и невероятно красивым, как бывает красив всякий идущий на смерть за други своя.

      Гоголь сбежал, рыдая о скорой смерти учителя:

      – Он убьёт его! О, я несчастный! – оставив поэта один на один с порождением

15

Стиль его грязен, картины зловонны. – О. И. Сенковский.

16

…Лик его ужасен. Движенья быстры. Он прекрасен, он весь как Божия гроза. – А. С. Пушкин, «Полтава».

17

Похабный циник, умеющий волшебно жонглировать рифмами. – Цитата неизвестного «знатока» Пушкина из интернета.

18

…Тёмно-серые с синеватым отливом глаза – большие, ясные. – Из воспоминаний Л. П. Никольской.