Журналистка на королевском отборе. Аманда Франкон

на себе заинтересованные взгляды.

      Двое мужчин, которые за последние полгода кое-как примирились с тем, что рядом с ними работает женщина, строили гордые мины и ничего не спрашивали. Впрочем, я бы и не стала ничего рассказывать – вдруг решат нажиться на информации или распустят сплетни, а мне потом оправдываться перед самим принцем?

      Особенные подозрения у меня вызывал Ллойд Рейган – высокий, сухопарый молодой человек, который выпустился из академии на год раньше меня и сейчас сверкал взглядом серых глаз, откидывая со лба прямые черные волосы. Он не стеснялся «подрезать» информацию у журналистов из других изданий или переиначивать ее на свой лад, так что лучше помалкивать.

      Второй мой сосед по кабинету, о котором я знала лишь то, что зовут его Марко, производит впечатление более благопристойное. Его редко можно было увидеть взволнованным или куда-то спешащим, впрочем, он обладал талантом всегда попадать в нужное место и в нужное время. Его коричневый костюм ловко скрывал грузность массивной фигуры, его можно было узнать издалека по тяжелым шагам и сопению, и хоть на первый взгляд он казался каким-то полусонным, его тексты мне нравились больше прочих – всегда ему удавалось даже из самой скучной новости сделать что-то если не увлекательное, то хотя бы веселое. Пожалуй, только за счет своего отменного чувства юмора он до сих пор работал здесь.

      Убедившись, что никто не станет приставать ко мне с расспросами, я еще раз, более внимательно, перечитала официальные бумаги. В них говорилось, что в статьях я не могу критиковать власть, должна избегать тем, связанных с недавно завершившимся конфликтом людей и демонов, а также выдвигать необоснованные обвинения в адрес своих соперниц и как-либо очернять репутацию их семей.

      Последний пункт был приписан будто бы позже, судя по тому, что чернила в конце страницы высохли еще не до конца и слегка поблескивали. Неужели Малкольм подстраховался, чтобы я не смогла таким образом устранять соперниц? Глупость какая, я напротив готова всячески превозносить любую избранницу принца, лишь бы он не выбрал меня.

      Однако как бы я себя не убеждала, что урвала удачную тему, которая неплохо обеспечит меня на следующие пол года или даже год жизни, на душе все равно будто разлили протухшее вино. Что-то во всем происходящем казалось неправильным, неестественным, но я пока не могла понять, что именно.

      Липкое чувство легкого омерзения преследовало меня все то время, пока мы с Морисом подписывали договоры об оплате, и пока я шла домой, мысленно прикидывая, какие из платьев взять с собой и что необходимо докупить, чтобы не опозорить свою семью в светском обществе.

      Пока писала письмо семье, пока подбирала ленточки к нарядам, пока перебирала платья, приведенные из родового поместья – я никак не могла избавиться от этого отвратительного чувства, которое испытывала впервые. Казалось, руки измазаны в саже, которую никак не отмыть. Казалось, что я делаю ошибку.

      Я старалась отбросить все эти бессмысленные душевные терзания, убеждая