Шакал. Виктория Падалица

еленная зноем. Гиблая местность.

      Неизвестно где, почему, за какие грехи.

      Известно лишь одно – мы, все здесь сидящие, видели эти иссушенные зноем пейзажи в первый и в последний раз. Оттуда, куда нас доставят, мы уже не вернемся живыми.

      Нас, похищенных девушек, отловили по одной, насильно собрали вместе и теперь везут на убой.

      Ни в чем не повинных.

      Молодых, и уже с перечеркнутыми судьбами.

      Ни одна из нас не знала историю другой. Из какого кто города, из какой семьи. Но еще вчера кто-то из нас возможно работал врачом, а кто-то начальником, кто-то уборщицей или, как я, студенткой второго курса. Но с тех пор, как мы тут оказались, в этом проклятом фургоне, наша ценность как людей стала обезличена. Мы все больше никто. Все едины в своей участи, все равны перед смертью, которая не за горами.

      Мы стали жертвами не по своей вине. Изможденные без еды и воды, в духоте и шуме, покалеченные, избитые, в грязи, ссадинах и синяках.

      Кому-то из девушек, как мне, толком не оказавшей сопротивления при похищении, повезло больше, отделалась малой кровью.

      А у некоторых была разбита губа, сломан нос, либо же заплыл глаз.

      Одежда у всех нас была частично порвана. Руки, у кого-то связанные, а у кого-то с кровавыми следами на запястьях от тугих веревок, смиренно покоились на коленях.

      Кто эти «люди» и чем руководствовались, отбирая нас и с какой целью похищая, никто из нас не знал. Но каждой ясно было лишь то, что эти твари похитили нас, чтобы неминуемо убить. Медленно либо быстро, мучительно или нет – а это уж как повезет.

      Везли нас долго. Дорога плохая, ухабистая. Фургон то и дело подпрыгивал на кочках, стены трясло.

      Вечный, непрекращающийся аккомпанемент грохота, скрежета и скрипов давили на уши и напоминали о том, что всё пережитое уже – всего лишь начальная точка на пути кровавых страданий и первобытного ужаса.

      Из-за общей слабости, я едва была способна усидеть прямо, чтобы не качаться из стороны в сторону и не испытывать судьбу. Невзирая на усталость и головную боль, я запрещала себе засыпать, с частой периодичностью стукаясь затылком о стену фургона. Намеренно заставляя свой разум взбодриться и беспрестанно напоминая себе в мыслях, что смерть куда ближе, чем кажется.

      Волосы безнадежно слиплись и закрывали часть лица от ненавистного мне острого взгляда чернокожего цербера. Кровь из раны на голове уже не сочилась. Она запеклась, засохла и почти не напоминала о себе. Зато пальцы были сплошь в занозах. А под ногтями, частично сорванными в результате противостояния похитителям, въелась грязь вперемешку с кровью.

      Тошнота не прекращалась. Равно как и сердце стучало почаще мотора, не позволяя мне отвлечься и забыться даже на секунду.

      Ведь под ногами – кровь и мозги одной из нас, и всё это растеклось по полу фургона.

      Безголовое тело пленницы, обнаженное до пояса, лежало прямо перед нашими глазами.

      Нам, насмерть запуганным жертвам, только и оставалось, что безропотно глядеть на ту несчастную, которая поплатилась за свою смелость и попытку спастись.

      Мы все сидели тихо, смирно, голов не поднимали. Боялись, что одна из нас незамедлительно станет следующей, если вдруг чернокожему церберу, следившему за порядком в фургоне, снова что-то не понравится.

      Никто из нас, пленниц, не просил о пощаде. Никто не догадывался, как долго мы протянем. Мы все смиренно сидели с опущенными головами и просто ждали чуда. Наивные и глупые мы…

      – Как думаешь, он понимает наш язык? – шепнула мне рядом сидящая, тонкая зеленоглазая шатенка с разбитой губой.

      Она имела в виду чернокожего цербера. Безжалостное чудовище с автоматом, с гордым видом восседавшее напротив нас.

      Мы с ней быстро переглянулись и тут же замерли в ожидании сурового наказания за болтовню.

      Цербер же, покосившись на нас, отвлекся на изучение своего автомата.

      Конечно, не понимает он наш язык. Он же не цивилизованный. Он дикарь.

      Я побоялась выражать свое мнение насчёт чернокожего цербера вслух. Лишь осторожно взглянула на него из-под слипшихся прядей.

      Получилось прямо в глаза.

      Он поглядел на меня, а я на него.

      Мельком. Секунда всего. Но и этого хватило, чтобы испугаться и быстро опустить взгляд на свои руки.

      Только бы не застрелил…

      – Это самая жуткая тварь, которую я видела… – едва слышно прошептала мне шатенка и пугливо смолкла.

      Я качнула головой в знак того, что согласна с её доводами насчет цербера, и снова поглядела на него украдкой.

      Чёрт…

      Мне показалось… или он… ухмыльнулся???

      Я пригляделась к нему получше.

      Точно же. Ухмыляется. Расслышал, значит. Понимает он нашу речь.

      Несомненно, это самая жуткая и безжалостная тварь, которую нам всем не посчастливилось встретить.

      Убийца. Психопат.

      Хладнокровная