Поход на полночь. Александр Невский. Борис Александрович Алмазов

черный – навоз! Он завсегда в бедности! Богатство у нарочитых! У золотых поясов! Золотые пояса все ворочают! А они, небось, не голодуют! И сколь у них злата, серебра да рухляди мягкой югорской 10) – никто не считал! Много в кубышках и дирхемов, и талеров, и своего серебра гривенного. Вот им князь и надобен, да не свой владетель, а приглашенный, чтобы не токмо от супостата борониться, но и супротив своего народа черного силу иметь! Каб тот народ, с голодухи ошалев, не взбунтился да дворы их на дым не пустил! Но только князь им надобен вовсе ихней воле покорный, а такого где сыскать? Вот они и норовят князей менять, будто коней в запряжке. И опять хитро! Чуть народ взбунтуется – князя долой – давай нового! Мол, во всех бедах князь виноват, а не золотые пояса! Князь, мол, худой попался – давайте сыщем доброго! Так вот и мудруют, а власть-то из кулака не упускают! В Новгороде, слышь-ко, у князя – сила, а у золотых поясов – власть! А ведь так-то не по воле Божьей, ибо сказано: глава дому муж, глава державе – князь! Он за все свои люди, чада и домочадцы перед Богом на Страшном суде ответчик, а не пояса золотые!

      – А они что же, и суда Божьего не боятся? – спросил Федор.

      – Суда Божьего только скотина бессловесная не боится. Скотина безвольна – потому на ней греха нет, потому и служит она только на потребу человекам! А всяк крещенный пред судом Божьим станет со страхом, и по грехам своим ответ держать будет. И ужо грозен будет тот суд, и гореть в гиене огненной всем корыстолюбцам, мздоимцам… Знамо, боятся! Потому, что ни год, новые церкви ставят, суда Божьего страшась! Однако, с князя-то и на Страшном судище Христовом спрос поболе! Господь-то спросит – почему, имея силу и Божье избрание, прегрешения народу бессмысленному дозволял?

      – Да как же на эдакое управу найти? – не унимался Федор.

      – То-то и оно! – вздохнул князь Ярослав. – Вмиг бы на ихние новгородские бесовские прелести окорот сыскался, хоть золотых поясов, хоть смердов, кабы все князья единомысленны были, да правды держались, да крестоцеловение соблюдали. А нонь крест целуют, в дружестве клянутся, пируют, замирившись, а как с пира долой – так за прежнюю крамолу. Каждый по своей воле живет, да свою правду измышляет.

      – Да как же на всю крамолу и силы нет?! – ахнул Федор.

      – Ан вот и нет! – вздохнул князь, – Надобно жить по правде пращура нашего Ярослава Мудрого, да ведь ни одного дня по ней не жили! А по совести жить не выходит! А приневолить жить по правде единой для всех может только князь Великий Первоверховный над всей Русью. И зажав бороду в кулак, добавил как бы сам себе: – Да и то, если у него самого сила будет!

      Запомнил эти слова, немо слушавший тогда отца и старшего брата, Александр. Навсегда запомнил, на всю жизнь…

      Слова-то разговора запомнил, а вот когда сей разговор произошел – запамятовал. Должно, разговор этот, либо подобный, происходил позже, когда Александр в отроческие лета вошел.

      Не представлял тогда Александр, как накажет отец новгородскую крамолу, но по уверенному голосу его почувствовал, что обиду князь Новгороду не простит!

      – Голодуют оне,