На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг.. А. В. Николаев

мои намерения не входило быть отчисленным в маршевую роту в качестве «больного», «слабосильного» или «профессионально непригодного».

      Да, я оказался в армии не по своей воле. Но раз уж так получилось, то, прежде всего, нужно позаботиться о том, чтобы приобрести хорошую военную специальность, стать закаленным боевым командиром, способным выносить тяжелую службу в условиях фронта. Я все-таки понимал, что не только выжить, но и удачно воевать можно, лишь пройдя предварительно хорошую школу военной тренировки. Этого-то моя мать и не понимала.

      Окончив писать, я задумался о том, какие же выдающиеся люди собрались в нашей восемнадцатой. Вон в ста метрах от меня Олег Радченко – удивительный человек. Он аспирант биофака МГУ. Но он не только биолог. Кажется, нет такой области знаний, к которой он не проявлял бы интереса. Ему доступны физика и химия, математика, история и литература. Он интересуется музыкой и живописью. Восхищается импрессионистами и великолепно разбирается в иконописи. Он носил с собой повсюду небольшую самодельную тетрадку – своеобразный дневник. Твердыми и уверенными штрихами рисовал он в ней архитектуру устюжских храмов, наличники домов, перспективу городских улиц и все это снабжал аннотациями, описывая характер городского базара или устройство дебаркадера. Чертежи абсид и закомар соседствовали с чертежами полковой пушки и миномета. Меня, студента художественного училища, Олег просвещал в области искусства, философии и богословия. И я чувствовал себя перед ним невежественным профаном, простаком со слабо развитым интеллектом и вялыми чувствами. И не кто иной, как Олег Радченко заставил меня, в буквальном смысле, взяться за ум-разум и со всей серьезностью отнестись к своему образованию. В Олеге я приобрел человека энциклопедически образованного, спокойного, внутренне собранного, выдержанного и волевого. Он с одинаковым увлечением рассказывал мне о строении кишечно-полостных организмов, об особенностях строгановской школы иконописи, посвящал меня в сокровенные тайны философии Канта и святых отцов-каппадокийцев, о которых я тогда не имел ни малейшего представления.

      Следующим по ранжиру в отделении стоял Костя Бочаров. Он был правнуком великого нашего пейзажиста Саврасова. Мой сверстник, худощавый, стройный, заводной и азартный спорщик, легко возбудимый и самоуверенно-нескромный. За кустами мне его не видно.

      А вот, по другую сторону от меня, Вася Шишков – я его вижу сквозь ветки деревьев. Он ровесник Олега, в армию попал с последнего курса Академии художеств. Вася сидит босой, в нижней рубахе и что-то компонует на клочке ватмана. По природе он не разговорчив, во время бурных дискуссий может вставить слово-другое и не более. Но само его присутствие, его доброта и мягкая улыбка располагают к непринужденности и откровенности во взаимоотношениях. Физически Вася Шишков неимоверно силен и вынослив, но никому и никогда, ни при каких обстоятельствах не сказал он грубого слова; ни с кем не спорил и ничем не возмущался. Наш Пеконкин обычно смотрел