Росток на руинах. Социальный омегаверс. Ила Сандер

пробурила пещеру языками ручейков; грызла камень потихоньку, пока не прокусала русло. Упрямая, как и мы.

      Я всегда умывался здесь, где текущие отовсюду ручейки собирались в ревущий поток. Он с шипением нёсся вниз и скрывался в темноте озера. Туда солнце из щели в скале не доставало даже днём, а сейчас было только утро.

      Присев на корточки, я вдохнул оставшийся на ладонях сладкий запах Риссы и с сожалением опустил их в воду. Бур смывал сладость, но сама Рисса всё равно оставалась со мной.

      Вчера в тесном мраке бокса мы пропитались друг другом насквозь. Вросли друг в друга крепче, чем корни ивы в глину; и всё казалось, что я вот-вот размечусь на клочки от счастья, как обмотанный пластидом грузовик.

      Теперь Рисса носила мою метку, а часть души её была во мне, и я уже не знал, где во мне я, а где она.

      И пусть на меня весь клан коситься будет. Кому какое дело, истинный я альфа для Риссы или нет? Зато теперь никто не тронет мою истинную, и Рисса не захочет другого. Тем более она сама попросила метку, как только узнала, что такая штука существует. Хотя всей правды о последствиях я рассказывать не стал, вдруг бы она передумала?

      Подло? Не-а, благоразумно. Какие шансы, что Рисса встретит истинного альфу в нашем-то мире? Один на чёрт-те-знает-сколькиллион. Зато мне спокойно.

      Случай Тара и Лиенны меня научил. Ревность, оказывается, мерзкое чувство, не по мне это. На месте Тара я убил бы соперника и скинул вот в это самое озеро.

      В детстве мы думали, что в нашем озере живёт чудовище, до жути жуткая жуть. До сих пор помню тот липкий ужас, когда я мелкий спускался на верёвке в шипящий мрак, чтобы выпендриться перед омежками.

      Я висел паучком над бездной, весь сырой от брызгов водопада, в панике цеплялся за узлы верёвки и скальные выступы. Наверху маячили любопытные головы, омежки едва не переваливались через ограждение.

      Мокрые ладони соскальзывали. Я готов был отдать все свои сокровища, даже складной нож, лишь бы сейчас же вылезти обратно, пока жуткая жуть не откусила мне что-нибудь нужное.

      На другой верёвке омежки спустили фонарь.

      – Чо там? Призраки есть? – заорали сверху.

      Вода в озере, как и в Буре, оказалась прозрачной, и на близком голубоватом дне я разглядел нагромождение костей. Торчали знакомые осколки широких рёбер – это были альфы. Колыхались в водовороте обрывки ещё не истлевшей одежды и волосы на безглазых черепах – это были омеги. Никаких останков бет, я бы их узнал.

      Значит бойня шла и здесь, в нашей родной пещере. Коммуны перебили всех и сбросили тела в воду. Обычные следы войны и никаких чудовищ.

      Я тогда чуть не сорвался вниз от облегчения. Омежки корёжились от любопытства:

      – Дарайн, хоть мявкни что-нибудь! Или тебя там спрут за жопу схватил?

      Я выловил из воды лучевую кость поцелее, сунул за пояс и пополз наверх, к восхищённым взглядам. Честно их заслужил.

      Настоящие чудовища жили не в нашем озере, а за стенами пещеры. Их города по всему миру щетинились пиками высоток и полицейскими БТРами, перекрытыми КПП, колючей проволокой, оскаленными псами на поводках. Там, в городах,