Преступный сюжет в русской литературе. Анатолий Валентинович Наумов

есть наипротивейшее человеческому естеству состояние. Мы не токмо не можем дать над собою неограниченной власти; но ниже закон, и звет общия воли, не имеет другого права наказывать преступников, опричь права собственные сохранности. Если мы живем под властию законов, то сие не для того, что мы оное делать долженствуем неотменно: но для того, что мы находим в оном выгоды. Если мы уделяем закону часть наших прав и нашея природные власти, то дабы оная употребляема была в нашу пользу; о сем мы делаем с обществом безмолвный договор. Если он нарушен, то и мы освобождаемся от нашея обязанности. Неправосудия государя дает народу, его судии, то же и более над ним право, коное дает закон над преступниками. Государь есть первый гражданин народного общества».

      В принципе эти же самые взгляды (только в стихотворном и более эмоциональном ключе) были выражены и в «Путешествии из Петербурга в Москву». В главе «Тверь» автор поместил свою оду «Вольность», в которой, обращаясь к самодержцу как символу самодержавия, нарушившему естественный договор, в частности, заклинал:

      Злодей, злодеев всех лютейший,

      Превзыде зло твою главу,

      Преступник, изо всех первейший.

      Предстань, на суд тебя зову!

      Злодейства все скопил в едино,

      Да ни едина прейдет мимо

      Тебе из казней, супостат.

      В меня дерзнул острить ты жало,

      Единой смерти за то мало,

      Умри! Умри же ты сто крат!

      Не довольствуясь этой оценкой с общим призывом, Радищев (явно в назидание действующей императрице) приводит исторический пример возможности суда над самодержцем:

      Я чту, Кромвель, в тебе злодея,

      Что, власть в руке своей имея,

      Ты твердь свободы сокрушил,

      Но научил ты в род и роды,

      Как могут мстить себя народы,

      Ты Карла на суде казнил.

      Радищев, не возвеличивая известного деятеля Английской буржуазной революции XVII в. Оливера Кромвеля (1599–1658), в целом отрицательно характеризуя его деятельность, в заслуги ему ставил казнь английского короля. Признаем, что в этих строках (как и во всей оде) вовсе не содержалось призывов к немедленному революционному выступлению, свержению Екатерины II. Радищев понимал всю бессмысленность и преждевременность такого шага и не претендовал на роль революционера-вождя, а высказывал лишь свои политические взгляды. Формально поступок Радищева (в частности, опубликование своей оды «Вольность») не нарушало ни одну из статей Соборного уложения 1649 г. об ответственности за посягательство на государя, его честь и здоровье, за государственную измену. Однако Екатерина II, исходя из интересов самодержавной власти (и собственных в том числе), справедливо полагала, что, как уже отмечалось, Радищев – «бунтовщик хуже Пугачева». Она прекрасно понимала, что одно дело – крестьянский вождь Емельян Пугачев, выдававший себя за убитого императора Петра III, и другое дело – дворянин