Лягушонок и Мистер Совершенство . Марина Дмитриева

почти три года постоянно болела. Периоды полной апатии, когда она совершенно не интересовалась окружающей ее реальностью, с утра до вечера смотрела какие-то сериалы, сменялись у нее периодами бурной деятельности, тогда мама была приторно ласковой, наигранно веселой, хозяйственной, пекла пироги и постоянно вытаскивала нас на какие-то пикники, речные прогулки и другие маленькие-большие путешествия. Пыталась поймать ускользающую жизнь. Подозреваю, папа после тяжелой трудовой недели зачастую предпочел бы просто полежать дома на диване, мне тоже порой больше хотелось погонять во дворе в мяч с ребятами, но мы, изображая бурную радость, усиленно ей подыгрывали, готовые ехать хоть к черту на рога, лишь бы мама улыбалась. По мере прогрессирования болезни бурно-ласковых периодов становилось все меньше, зато все чаще и чаще мама раздражалась и кричала по любому поводу. Тяжело осознавать, что ты умираешь. Она то совершенно не обращала на меня внимания, вся погруженная в свои невеселые мысли, то тискала, целовала, будто плюшевого медвежонка, несмышленого младенца, призывая во всем слушаться папу и быть хорошим мальчиком. Еще мама постоянно лежала в больницах, и мы с папой каждый вечер ходили ее навещать. Гнетущая обстановка, гнетущее понимание, что человек медленно угасает. Одна операция, вторая, облучение, химиотерапия превратили маму из красивой темноволосой женщины в лысую худышку с желтоватой кожей. Каждый раз, когда мы уходили домой после таких больничных визитов, она, заглядывая нам в глаза, просила: «Саша, Дима, помните меня. Прошу вас, помните!»

      Надо ли говорить, что, когда в жизни папы появилась новая женщина, я совсем не обрадовался. Наоборот, разозлился, посчитал отца предателем. И хотя краем сознания понимал – отец совсем еще не старый, более того, здоровый и симпатичный мужик, юношеский максимализм во мне отказывал ему в праве быть счастливым. По моим тогдашним представлениям он должен был всю оставшуюся жизнь страдать, мучиться и оплакивать маму. А он уже через год после ее смерти, влюбился в другую женщину, а потом вообще решил на ней жениться. В голове постоянно звучали мамины слова: «Саша, Дима, помните меня. Прошу вас, помните!» Ну, почему жизнь такая несправедливая штука?! Почему мама ушла так рано, такой молодой, и какая-то другая женщина поселилась в сердце моего отца? Свою обиду я почему-то стал выплескивать не на своего влюбленного родителя и даже не на его новую жену, кишка была слаба, больше всего досталось незвано вошедшей в мою жизнь рыжей некрасивой девчонке – ухудшенной копии Пеппи Длинный Чулок. Она стала олицетворением наступивших перемен, которые я не хотел, не желал принимать.

       Мое поведение на свадьбе, да и потом тоже, очень стыдно вспоминать, а ведь уже здоровым лбом был. Но как мне было не злиться?! Ведь для того, чтобы эта рыжая лахудра переехала к нам в квартиру, в спальне родителей сделали ремонт, сняли со стены большой мамин портрет, на котором она была еще молодой, красивой и здоровой.

      Папа тогда, не смотря мне в глаза, виновато оправдывался:

      – Дим, жизнь продолжается, нельзя жить прошлым…

      Может, и нельзя.