Страницы любви Мани Поливановой. Татьяна Устинова

развлечениями, отзывалась Викуся и предлагала свои услуги в качестве компаньонки. Маня соглашалась, но все получалось наоборот – она развлекала Викусю последними новостями, сплетнями и историями «из жизни замечательных людей», а потом обедом в каком-нибудь шикарном месте, но это было не то, не то!..

      Впрочем, кажется, ее нынешнего спутника молчание ничуть не смущало – не то что Маню!

      – А вы знаете, сколько колонн у этого собора? – ни с того ни с сего вопросила она, решив, что должна вести интеллектуальные разговоры.

      – Нет, – ответил он, помедлив. – Что-то много.

      – Давайте считать?

      – Нет, – отказался он. – Не будем.

      Вот вам и весь сказ. Считать не будем.

      На нет и суда нет.

      – А я вас потеряла там, в магазине, – призналась Маня. Остановилась и стала шарить в кармане пальто. Сигареты никак не находились. – Думала, вы ушли.

      – Я хотел попросить у вас автограф, а потом решил, что лучше воспользуюсь служебным положением и попрошу в более… спокойной обстановке.

      Она покосилась на него.

      Он был ниже ростом, и косилась она немного сверху вниз. Ветер трепал ему волосы, раздувал пальто, и он придерживал ворот рукой в перчатке.

      Ей давно казалось, что он из другого мира, с той стороны Луны, которую никогда не видно даже в самый мощный телескоп, ибо нет такого телескопа, который мог бы повернуть Луну обратной стороной, и теперь, вспомнив все, Маня понимала, почему ей так казалось.

      – Я рад вас видеть, Маня, – вдруг сказал он и улыбнулся, глядя в сторону собора. – Не рассматривайте меня так… перепуганно.

      – Я знаю, кто вы.

      Алекс остановился. Ветер приналег, дунул в лицо, и он зажмурился.

      Его змеи, старый душный удав и молодая стремительная кобра, шевельнулись, подняли головы и насторожились.

      – Что вы хотите сказать?

      – Я вспомнила, Алекс. У меня превосходная память.

      – Так, – сказал он, чтобы сказать хоть что-нибудь. – Так.

      …Самое плохое, что только могло случиться, – случилось. Изменить ничего нельзя. Все, что было припрятано глубоко и надежно, теперь вновь окажется на виду у всех – на виду у этой женщины, которая смотрит сейчас так серьезно!.. Все, что казалось забытым – или ему хотелось, чтобы было забыто! – всплывет, как из глубин зловонного водоема всплывает раздувшийся обезображенный утопленник. Придется объясняться, каяться, клясться.

      Все сначала. Не хочу. Не хочу!..

      – Извините меня, – сказал он, помолчав, и быстро пошел в сторону темной взъерошенной реки, от которой несло сырым морозным ветром.

      Но Маня Поливанова не дала ему уйти.

      Она догнала его у самого парапета и взяла за руку.

      Он вздрогнул и посмотрел почему-то не на нее, а на их сцепленные руки в перчатках.

      – Я не поняла, – чуть задыхаясь от ветра и от волнения, сказала Маня, – что это вы бросились прочь, как Подколесин! Вы же не должны сию секунду на мне жениться!

      Он молчал.

      – Или вы собрались топиться? – осведомилась писательница Поливанова и посмотрела на злую, клубящуюся,