Сотня цветов. Японская драма о сыне, матери и ускользающей во времени памяти. Гэнки Кавамура

он взял за железное правило встречать этот праздник вместе. Но последние несколько лет даже такое недлительное пребывание с матерью давалось ему с трудом: все диалоги с Юрико казались Идзуми пустыми, он то и дело выпадал из разговора и только кивал в знак того, что слушает. Когда же общение с мамой стало так его изнурять? Раньше Идзуми было не остановить, когда он начинал вываливать матери все свои новости, но внезапно они поменялись ролями рассказчика и слушателя.

      «Сверхтеплый». Идзуми взял в руки комплект термобелья с выделенным жирным шрифтом многообещающим слоганом. Он стал изучать упаковку: проверил цвет, сверился с размерной сеткой. И в этот момент краем глаза заметил рядом такой же стенд с женской коллекцией. Идзуми почувствовал отвращение при мысли, что у них с матерью будет своего рода «парное белье», но к кассе направился все-таки с двумя комплектами: для себя и для нее.

      Спустившись по эскалатору обратно к супермаркету, он заметил у выхода маму с цветком амариллиса в руках. Казалось, расцвела и сама Юрико: даже морщины словно бы расправились. Создавалось ощущение, будто вернулась та самая мама, которую Идзуми всегда видел в детстве. Сколько он помнил, ни разу не было так, чтобы после каких-нибудь школьных церемоний или открытых уроков кто-то из учителей или одноклассников не выразил свое восхищение: «Идзуми, у тебя такая красивая мама!» Он окунулся в приятные воспоминания: эти слова всегда вызывали у него гордость.

      – Давно ждешь? Я долго ходил? – приблизившись к ней, спросил Идзуми.

      Мама покачала головой, давая понять, что все в порядке. Бутон цветка подчеркивал нежную улыбку на маленьком правильном овале ее лица.

      Стоило им войти в дом, как Юрико начала поминутно извиняться за беспорядок и одновременно собирать раскиданные по гостиной почтовые конверты.

      – Да можешь сильно не прибираться! – попытался Идзуми успокоить маму.

      Сам он в это время занялся цветком: снял бумажную упаковку и хотел было поставить в вазу, но та оказалась занята. В ней стояла засохшая уже ветреница. На столешнице покоилось несколько утративших свой цвет лепестков. Идзуми вынул старые стебли. Похоже, мама даже не подрезала их. Он вылил желтую помутневшую жидкость в раковину и поставил в вазу с кристально чистой и потому почти невидимой водой свежий, полный жизненной энергии букет. От этого комната сразу стала уютнее.

      Юрико складывала накопившуюся после стирки одежду. Идзуми принялся разбирать пакеты с покупками. Он открыл холодильник, чтобы выгрузить туда продукты, но наткнулся на жуткий беспорядок внутри. Полки были забиты накрытыми пищевой пленкой тарелками с объедками. В овощном отделе – высохший шпинат и не первой свежести морковь. В глубине ящика разлагался полностью почерневший банан. На столешнице у рисоварки примостились две буханки, обе были нетронутые. Идзуми извлек из пакета новоприобретенный хлеб и крикнул маме в гостиную:

      – Мам, тебе не кажется, что с хлебом теперь перебор? – он вытянул руку в сторону собравшихся у рисоварки трех буханок.

      – Да, в последнее время, бывает, грешу этим, –