Живым не дамся смерти 1/2. Игорь Сотников

не задаётся, из-за необходимости не расстраивать фельдшера и ему не грубить своим отказом, и вообще, лучше будет получить для себя дополнительную информацию, чем нет, даёт утвердительный ответ. Что видно по фельдшеру, его удовлетворяет и он с задумчивым видом, после глубокой затяжки обволакивающего разум дыма, выдаёт удивительную сентенцию. – Вижу в этом имени преемственность политического и духовного поля. – И сказав это, теперь внимательно ждёт ответа на эту свою иносказуемость от этого подошедшего к нему человека, всего лишь поинтересовавшегося о здоровье своего знакомого, а не о его дальнейшей политической судьбе.

      А обычные люди так далеко не заглядывают в отличие от медицинских работников, кто вынужден в своём подходе к лечению пациента рассматривать не только его биологические данные, подверженные природной коррозии и оттого выходящие время от времени из строя, но и его духовные основы, этот становый хребет человека, на котором вся эта биологическая масса, называемая человеком и держится. Плюс медицинские работники, за кем часто определяется будущее человека, как бы они не стремились быть бесстрастными и нейтральными, должны обязательно учитывать то, как себя зарекомендовал при жизни их пациент и кого по делам его ждёт, либо рай, либо ад. А от этого его итогового пункта назначения пути человека уже многое в будущем зависит для его лечащего врача, уж совсем не желающего портить отношения с представительствами обеих итоговых точек.

      – Я политикой не интересуюсь. – Слишком уж самоуверенно заявляет вот такое этот проходимец точно.

      – Вот как. – С интересом и с долей удивления посмотрел на проходимца фельдшер, слегка ему позавидовавший, если это, конечно, правда.

      – А кто для вас этот Соломон Андреевич? – через прищур глядя на столь взволнованного проходимца для фельдшера, задаётся ему вопросом с подвохом фельдшер. А проходимец чего-то не понимает, какое это имеет отношение к здоровью столь им уважаемого Соломона Андреевича. О чём он так и спрашивает этого столь самонадеянного человека от медицинской как бы профессии.

      А фельдшер, что за бестия такая, стоит на своём, на пакостном отношении к людям с этой стороны лечебного процесса. – Я, – говорит чересчур самонадеянно фельдшер, – задал вопрос. И хочу услышать на него прямой и искренний ответ. – И падла так при этом уставился на человека так о Соломоне Андреевиче волнующегося, что он даже вступил в спор с человеком медицинской профессии, с кем априори не вступают в спор, если ты, конечно, уверен в том, что тебя в итоге обойдёт стезя встречи с человеком врачебной профессии – без всяких мучений и цепляний за жизнь ты успокоишься в итоге не веки вечные.

      – Искренне хотите знать? – риторически спрашивает фельдшера этот нервный проходимец, со своей стороны уперевшийся взглядом в фельдшера. – Раз так, то слушайте. Я всеми душевными силами терпеть не могу эту гадину, Соломона Андреевича. И по этой самой причине, я нахожусь в первых рядах людей, переживающих за его здоровье. Хочу,