Мертвец. Марина Беликова

порхнула в комнату, на ходу раздавая указания и без того сбившимся с ног слугам. Она была бесподобна в белом воздушном платье и походила на одну из тех крутящихся балерин в шкатулке, что раньше привозил нам отец из дальних поездок. Я с силой потёрла лоб ладонью, стараясь развеять щемяще-грустные воспоминания. Иногда прошлое нападает внезапно, не давая ни малейшего шанса на спасение. Настоящее подобно невинной лани, что пасётся на лугу в ясный день и даже не подозревает, что на неё вот-вот набросится безжалостный хищник: ты просто в оцепенении чувствуешь, как оно раздирает тебя в клочья, не в силах ни оказать сопротивление, ни сбежать.

      Прошло три года с тех пор, как загадочная болезнь унесла жизни моих дорогих родителей и младшего брата. Первым умер малютка Джон. Мы все были раздавлены этой трагедией. Мама плакала в детской сутки напролёт. Однако в какой-то момент нам пришлось примириться с утратой. В конце концов, дети умирают довольно часто. Бедному Джону не исполнилось и трёх лет.

      Но не прошло и месяца с похорон брата, как заболела наша мать. На неё было больно смотреть. Она угасла стремительно, как свеча на ветру. Доктора не могли понять, что же день ото дня подтачивало молодую здоровую женщину. Вывод был неутешителен: горе от утраты ребёнка подкосило её здоровье, не оставив ей дороги обратно.

      Даже сейчас у меня перед глазами стоит ужасная картина: мама лежит в своей спальне – ослабевшая, обескровленная, сломленная. Я сижу рядом и не могу отвести взгляд от её измождённого лица. Это причиняет мне боль. Моя сестра, Элизабет, стоит рядом. Тёмные пышные волосы, обычно уложенные в аккуратную причёску, растрёпаны по плечам. На ней плотная ночная рубашка и наспех накинутая тёплая шаль. Нас разбудили ночью, чтобы мы успели попрощаться с мамой. Мы так и прибежали – босые, раздетые, полные отчаяния и ужаса, что всё это происходит взаправду.

      Молчаливые крупные слёзы катились по лицу матери, говоря больше, чем тысячи слов. Элизабет держала её за руку, с нежностью заглядывала в глаза, когда та приходила в сознание. Что до меня, то я просто находилась там, отказываясь принимать действительность. Я ощущала слабость, бессилие и вину за то, что происходит. Чувство вины было настолько же сильным, насколько и иррациональным, но я ничего не могла с собою поделать. С тупым упрямством я сжимала костяшки пальцев, чтобы боль физическая хоть на йоту уменьшила боль душевную.

      Казалось, что мама обрела покой.

      Но вдруг она резко дёрнулась. Её пальцы жёстко вцепились в руку моей старшей сестры, оставив кровавые подтёки от ногтей.

      – Позаботься о ней, Элизабет! – просила мать, глядя безумным взглядом на старшую дочь. – Марисса… Моя бедная маленькая Марисса… Слышишь, Элизабет! Пообещай мне, что ты позаботишься о сестре!

      – Обещаю, мама, обещаю, – заверила её старшая дочь со слезами на глазах.

      Через минуту мама ушла.

      ***

      Отец успел только на похороны. За несколько дней до этого он уехал по срочному делу в Лондон. Я полагаю, что он отчаянно надеялся найти лекарство для матери. Увы, его попытки были тщетны. Бедный папа. Он так любил её…

      На похоронах отец держался отстранённо и холодно. Мы с сестрой искали утешения друг у друга, рыдая как никогда в жизни. Столь сильное потрясение перевернуло наш юный беззаботный мир. Мы отчётливо понимали: наша жизнь уже не будет прежней. В ней не осталось самого главного – тепла семьи. В ту зловещую ночь мы с Элизабет не сомкнули глаз, в печальном безмолвии став роднее, чем когда-либо.

      А утром нас ожидал ещё один страшный удар.

      В ночь после похорон матери отец покончил с собой, пустив пулю в лоб. В прощальной записке он написал, что любит нас, но не может жить дальше.

      По правде говоря, я не видела эту записку. Крёстный, приехавший в тот же день, не дал мне её прочитать, посчитав, что для пятнадцатилетней девочки и так достаточно потрясений за такой короткий промежуток времени. Именно он стал нашим опекуном и помог прийти в себя, окружив вниманием и заботой.

      Теперь же, спустя год траура, в наш дом впервые пришла радость. Незадолго до всех тех ужасных событий родители вывели в свет мою старшую сестру. Ей на тот момент исполнилось восемнадцать лет. В той далёкой сияющей плеяде весёлых балов Элизабет встретила будущего мужа.

      Сегодня вечером молодые официально объявляли о своей помолвке. Сестра много рассказывала мне о своём женихе, но я ни разу не видела его лично. Я надеялась на лучшее, но что-то колющее, ноющее, как старая рана, не давало мне покоя. Вне всяких сомнений, её мистер Д. был достойнейшим из джентльменов, но предчувствие плохого в последнее время стало навязчивой чертой моего характера. Закономерной чертой. Я изо всех сил старалась взять себя в руки и побороть уныние, но это было сильнее меня. Обречённо вздохнув, я вышла к гостям.

      2

      Холодные, жадные глаза. Я не смогу забыть их никогда. Их серый оттенок впился в моё сознание, не оставляя ни единого шанса на избавление от этого состояния – состояния беспочвенного страха, животного ужаса, заставляющего бежать так далеко, как это только возможно. Но человеческое начало возобладало над