Великий артефакт преодоления счастливой жизни. Надя Тевс

хватало места для любимого цветка в горшке да небольшого круглого стола, собирающего путешествующих родственников между перевалочным расписанием поездов с московских вокзалов.

      Вечерами, расположившись на диване рядом с подоконником, я рассматривала листья и ствол лекарственного цветка. В сумраке листья отбрасывали тени на противоположную стену, где стояла кровать бабушки. Казалось, будто это сам цветок, нежно положив руку, обнимает хозяйку и слушает рассказы о ее жизни. О том, как, будучи беременной, попала под завалы в тоннеле при строительстве одной из первых станций метро, и как не удалось сохранить ребенка, как она получила эту квартиру после стольких лет жизни в бараке для строителей метрополитена (где порой в одном помещении ютились по 25 человек), и как, проходя мимо лавок с товаром, случайно купила отросток каланхоэ, занеся его в маленьком горшке вместо кошки в новую квартиру вместе с портретом вечно молодого мужа.

      Бабушка вставала, подходила к упавшим с цветка отросткам, бережно собирала их, разговаривая то ли с цветком, то ли со мной.

      После все собранные побеги раздавались соседям с неизменным инструктированием о правильном уходе.

      – Почему ты не вышла замуж? – поправляя фитилек лампадки у иконы и одергивая буфетную салфетку, спрашивала я в надежде получить ответы на мучавшие меня подростковые вопросы об истории ее жизни.

      – Так похоронки-то не было, ждала… А потом, как «замуж»? А как же ОН? – Бабушка останавливалась рядом с портретом на стене, заботливо поправляя покосившийся угол рамки.

      – Так столько же времени прошло! Если бы жив был, написал бы, разве ты про это не думала?

      – А зачем? Я ждала – и все, может, и жив где, я замужем за ним.

      – Три месяца! Вы жили три месяца!

      – Иногда и это больше, чем вся оставшаяся жизнь…

      Бабушка Варвара умерла неожиданно. Я училась в 9-м классе, успеть на похороны мы не смогли. Первое, что я вспомнила, узнав о ее смерти, – это как за пару месяцев до этого я, в очередной раз приехав на летние каникулы, увидела ее слезы. Цветок начал погибать, и все усилия по подкормке и пересадке его в более вместительный горшок, поездки в оранжереи к специалистам почти на другой конец Москвы – все это было тщетно. Соседи, приходящие посмотреть на предмет ее страданий, оставались в недоумении, некоторые даже недвусмысленно намекали на ее помешательство. И только я хорошо понимала состояние бабушки, сидевшей словно у постели умирающего родственника, рядом с любимым засыхающим цветком. Вечером у иконы, зажигая лампадку, бабушка просила и за цветок. Потом ложилась, вздыхая, на кровать, и я почему-то уже не видела тех теней от цветка над засыпающей бабушкой.

      Провожая меня домой, стоя на перроне, она вдруг, засуетившись, вздохнула и заявила, что, мол, и хорошо, что погиб, кому он был бы нужен такой, большой и несуразный…

      В парковом пруду плавали утки. Казалось, я вот-вот услышу голос: «Надяка, не подходи так близко к воде, там спуск покатый – вот напасть будет. Холодно уже, пойдем домой,