Танцы с чужим котом. Странный Водолей. Наталья Юлина

подальше.

      И тут Роза. Роза сказала, что видела сумку мяса большую в руках у Семенова прошлый четверг.

      Снова мент на разведку приехал. Снова длинный писал протокол. И что же? Мистика. Тайна. Облом. Семенов мяса чужого не ел, не варил, не носил. Всё мясо его. Купил и носил. Каждый право имеет мясо в сумке носить, тем более кушать.

      Валю добрые люди подвигли протест написать. Не ел, мол, не видел бычка ни в глаза, ни в кастрюле. Долго протест путешествовал в недрах юстиции мудрой. Вердикт однозначен: Валя телятину ел, он убивец.

      Много еще про страдальца бычка можно писать и писать, и писать. Но бычка-то и нет. Значит – сказка.

                                              * * *

      Валя, как Роза, давно в свою жизнь не влюбленный. Валя, как Роза, три года уж, как разведен.

      – Однажды в студеную зимнюю пору я из дому вышел.

      – Был сильный мороз.

      – Нет, Роза, нет. Мороз не причем. Были звезды. Они почему-то не стояли на месте, а переливались. Одна выкинет луч, тут же спрячет, другая мигнет и уставится прямо в глаза.

      – Ты даешь.

      – После, денег скопив, линзы купил, посчитал расстоянье, и вот они – звезды.

      – Ну, и глядел бы.

      – Да на чердак жена за мной следом примчалась, схватила, разбила, не хочет, чтоб мне хорошо.

      – И что, из-за линзы развод?

      – Ну, не совсем из-за линзы.

      – А, так бы и говорил.

      – Я так и сказал.

      – А что дальше?

      – Жизнь линзой скатилась под стол, как сказал поэт.

      – Поэт. Может, поэт и покатился, только не ты. Ты человек, каких поискать.

      – Под столом?

      – Под столом, там пьяницам место. А ты непьющий. Нет, правда, ты – лучше других.

      – Это правда. Лучше, хуже, но другой. Я, Роза, не люблю дурость.

      – А кто ж ее любит?

      – Да все любят. Только по дурости и живут, по законам ее… Ты заметила, я никого не осуждаю, но не люблю дурость. Дурость, дурь эта – ведь только допусти, она тебя в себя, как в ковер закатает, и носа не высунешь.

      – Это как?

      – Дурость – сорняк, пока человек маленький, и дурость у него маленькая. Как у Петьки. Петька вообще без глупостей. У дочери моей гораздо их больше.

      – Петенька мой, правда. Люблю.

      – А растет человек, и дурость его с ним растет. Раньше люди от нее верою спасались. У меня деды в старой вере, и жили, и умерли. А я вот уже без веры. Вот на звезды и направился. Хоть и не полная, а вера. Думаю, звезды поумней нас будут.

      – А я в Петеньку верю. Снилось тут мне, знаешь, что будто все на каком-то острове, и есть как будто нечего, и согреться нечем. И вдруг узнаем, что спастись можем, если кто-то залезет на самое высокое дерево и оттуда бросится камнем вниз, в воду. Никто лезть не хочет, а все мучаются, звереют некоторые. И вот утром просыпаюсь, а Петеньки рядом нет. Выхожу на берег и вижу его высоко на дереве. Сердце у меня чуть не остановилось. Начала уговаривать