Повесть о братьях Тургеневых. Анатолий Виноградов

Радищев. Вызвали его, спросили: «Что хочешь переводить?» – «Хочу перевести «Размышления о греческой истории «аббата Мабли». Любимые мысли Радищева – полное равенство людей, передача земли в национальную собственность, одинаковые законы для всех. Не довольствуясь переводом, Радищев дает примечания, в которые вкладывает гораздо больше, чем думал сам автор. Иван Петрович читает и выхваляет: «Хорошо, Саша, правильно пишешь, но как мы с тобой слово „деспотизм“ объясним?» Не спеша очинив гусиное перо, Радищев пишет: «Деспотизм есть самодержавство – наипротивнейшее человеческому естеству состояние».

      … И, откинув перо, берет очередной номер «Ведомостей» и читает газетные объявления:

      Продается малосольная осетрина, семь сивых меринов и муж с женою.

      А дальше в следующей колонке не менее красноречивое объявление:

      Продаю одиннадцати лет девочку и пятнадцати лет парикмахера. Да сверх сего четыре кровати, перины и прочий домашний скарб.

      – Каковы объявленьица! – восклицает Радищев, глядя прямо в глаза Ивану Петровичу.

      В эту минуту вошел Лопухин и сказал:

      – Товарищ, и ты, брат, в стране нашей неблагополучно, неведомый поднялся за Волгой и возмутил вихрем вольности столетия дремавших рабов.

      То были первые вести о страшной, кровавой грозе пугачевской. Радищев и Тургенев встали.

      – В стране, где две трети населения в законе мертвы, разразится гроза опасности и гибели. Ждут случая и часа, колокол ударит, и пагуба зверства разольется быстротечно. Что ты хочешь, Лопухин, смерть и пожигание будет ответом на нашу суровость и бесчеловечье.

      С этого дня начались тревоги и волнения. Под именем Петра III, убитого мужа императрицы, поднялся старый, вековечный самозванец русский и пошел жечь города и села, протянув кровавую руку призрака к императорской короне. Вольтер и Дидро посмеивались тихо. Нахмуренная царица, выходя утром из опочивальни, приказала Вольтерову статую выбросить в подвал. Потом, позвавши Анну Степановну Протасову, спросила:

      – Ну, что, каков?

      – Не годится, матушка, второй ночи не выдержал.

      – Отправь его тогда на съезжую.

      Разговор короткий, но многозначительный. Анна Степановна – крепкая и свирепая женщина – по приказу царицы всегда брала на трехночное испытание намеченных императрицей людей, прежде чем допустить их к царской опочивальне в китайском шлафоре и с книжечкой в руках, якобы для чтения у благочестивейшего царского ложа.

      Эта неудача с избранником огорчала императрицу не меньше, чем слух о взятии Казани Пугачевым.

      «Что это за несчастье! – думала она по-немецки. – В один день две неприятные вести. Одно дело – красиво сказать, а другое дело – затеять мятеж. Никто не может сказать, какой ад живет в душе русского мужика».

      Императрица стояла в Мельбрунском павильоне; перед окнами кипела, покрываясь белыми