Сердце в осколках. Екатерина Аверина

конечно!» – хочу сказать, но не могу произнести ни слова. – «Ты со своими то детьми не сидела, что говорить о внуках?»

      Внутри все застыло. Время вокруг тоже застыло. Они еще что-то кричат, а я опять закрываюсь. Ухожу в себя. Слабое ничтожество, не способное бороться. Это про меня… Ненавижу себя за это, но горло так сдавило спазмом, что мне больно сделать вдох. Голос просто пропал. Я молча задыхаюсь от страха, не слыша никого вокруг.

      Документы были подписаны. Вкололи успокоительное, пытаясь хоть немного привести меня в чувство. В потерянном состоянии привезли в больницу. Старый городской роддом. В то время лучший из двух существующих.

      Мать снова исчезла из моей жизни. Все исчезли. Привычно одинокая я ждала своей участи. Препараты, капельницы, ночи без сна. Мне не хотелось жить. Не знаю, за счет чего держалась.

      Потом была страшная процедура, название которой мне никогда не вспомнить, да я и не хочу. Первую я не выдержала до конца, мне стало плохо от собственного крика и давления в двести.

      Откачали. На следующий день повторили, влив в меня какую-то дрянь.

      – Малыш больше не шевелится, – хриплю медсестре, меняющей капельницу.

      – Так должно быть, – ответила она. – Как только начнет болеть живот, позови, мы переведем тебя в родильный блок.

      Он начал болеть только на следующее утро. Меня переместили в другое отделение, в отдельную палату, где стоит кровать и большое гинекологическое кресло. На окне нет занавесок, только решетки.

      Я лежу головой к этому единственному окну. В посиневшей от капельниц руке очередная игла с препаратом. Мне кажется, я в своей жизни ни до, ни после этого случая, никогда так не кричала. Это была не боль, хотя и она была невыносима. Это был дикий, животный ужас и отчаяние такое сильное, что удержать его внутри было невозможно.

      – Тише… Шшш… – анестезиолог.

      Единственная женщина, что оказалась добра ко мне. Она ищет вену на истерзанной руке, гладит кожу прохладными пальцами.

      – Заставили, да? – спрашивает тихо. Киваю и снова кричу. – Ччч, – гладит теперь по волосам. – Ты уже ничего не можешь изменить.

      – Мне страшно, – шиплю ей. Голос от крика сел. – Я так хотела этого ребенка. Я хотела!!! Я не хотела, чтобы было вот так! Зачем она так со мной?

      – Посмотри, – женщина помогла мне повернуть голову, чтобы увидеть, что происходит за окном. – Сегодня все закончится. Снег – это хороший знак.

      И я смотрела, как ненормальная, на этот снег принимая очередную дозу препарата, стимулирующего схватки, но в этот раз в него добавили какого-то хорошего обезболивающего. Мне на некоторое время стало легче.

      Я перестала кричать… Все закончилось… Меня увели в родильный зал. Даже тужиться не пришлось. Один раз и все. Малыша спрятали в черный пакет. Унесли…

      – Кто у меня? – спросила женщину в белом халате.

      – Зачем тебе? – грубо, с обвинением поинтересовалась она.

      – Скажите, пожалуйста.

      – Девочка.

      – Виктория, – прошептала одними губами закрывая тяжелые веки.

      Очнулась