Не все трупы неподвижны. Борис Ушаков

отрицательно мотает головой:

      – Нет-нет, мадам. Лучше сходить завтра. Сегодня весь день будет идти дождь.

      – О’кей, тогда завтра. – Марина успокаивающе гладит меня по колену. – Придётся тебе сегодня посидеть в отеле, родной.

      – В гостиной есть большой телевизор, – вставляет Кассандра. – много видеофильмов, книг, журналов.

      – Ладно, сам разберусь, – бурчу я обиженно. Подумаешь, санктуарий! Я же видел Мону Лизу.

      – Ну, вот и хорошо, – поднимается Марина с места. – А нам пора. Саша, поехали!

      Прощаюсь со своими, стоя под редким дождиком возле «Ауди».

      – Вернусь домой – обязательно навещу в альтерсхайме фрау Краус, – говорит Марина. Капли дождя на её лице дрожат словно слёзы. – А ты, дорогой, не забудь набрать чудотворной воды. Канистры Саша сложил тебе под кровать.

      – О’кей, наберу.

      – И про таблетки не забывай. Кассандра будет тебя контролировать. Я с ней рассчитаюсь, когда приеду за тобой.

      Таблетки! Сакраментальный вопрос!

      – За две недели я тут со скуки помру, – жалобно хриплю я, хотя и понимаю, что это бесполезно.

      – Не помрёшь. Зато отдохнёшь от своей писанины.

      – Ага, и тараканы из головы пропадут.

      Марина ласково проводит мокрой ладонью по моему лицу.

      – Надеюсь. Ладно, не скучай. Я обещаю часто звонить. Мы заберём тебя через две недели в субботу. И не балуйся тут! А мы с Сашей погнали.

      И они отбывают.

      Тащу себя обратно в «Галльский петух». Днём дверь не закрывают, поэтому я беспрепятственно вхожу в отель и, миновав столовую, оказываюсь в гостиной. Здесь я ещё не был. Гостиная представляет собой уютную комнату с круглым столом посередине. Над столом висит лампа в розовом абажуре. Вокруг стоят глубокие мягкие кресла. У стены огромный телевизор, под ним видеоплеер, ещё ниже полки с видеокассетами и дисками. Рядом тумбочка с телефонным аппаратом. У стены напротив – книжный шкаф. За стеклом – шеренги книг в разноцветных обложках. На низком журнальном столике в углу лежит кипа журналов.

      Внезапно один из предметов мебели в самом тёмном углу двигается и громко произносит:

      – Камбрэ!

      От неожиданности я вздрагиваю и проворно разворачиваю себя в сторону ожившей вещи. Слава тебе господи! Это не мебель заговорила со мной. Это мощный старик с такой длинной нечёсаной бородой, словно его родителями были синьор Карабас-Барабас и знаменитая бородатая женщина. Отвислые бакенбарды, свисающие со щёк, как две серые мочалки, длинное багровое лицо. На орлином носу надёжно сидят очки. Возможно, его далёким предком был д’Артаньян или конь д’Артаньяна. Заросший старикан возвышается в инвалидном кресле на колёсиках. В руках у него раскрытая Библия. На груди висит тяжёлое потемневшее распятие.

      – Меня зовут Франсуа Камбрэ, – звучно повторяет старик, – а как вас зовут, брат мой?

      Я называю своё имя и добавляю, что вчера приехал из Германии.

      – Из немецкого я знаю только еine Bier![6] – чеканно сообщает мне Франсуа Камбрэ. Я понимаю его речь вполне сносно. Голос старикана звучит размеренно

6

Одно пиво! (искаж. нем.).