.

мам! Мама!

      – Чего тебе?

      – Уже всё? Мы обсохли!

      – Теперь остывайте!

      – И сколько нам надо остывать?

      – Сколько надо, столько и будете!

      – А сколько это сколько? Минута или две?

      – Десять!

      – Десять! – это уже мы с Лёшкой хором возмутились. – Десять?

      – Десять!

      Мы стали канючить хором:

      – Мам! Мама! Можно мы уже?

      – Нет!

      – Мы уже остыли! Мы холодные как лягушки.

      Тут уже не выдерживает тётя Настя.

      – Да отпусти ты их! Сколько можно их нытьё слушать? Уже уши болят!

      Но мама не сдалась:

      – Лучше сейчас послушать, чем когда они больные с температурой в кровати лежать будут. Придётся им уколы делать, клизмы ставить, белье менять. Нет уж увольте!

      Она нарисовала такую страшную картину, что не только тётя Настя, даже мы с Лёшкой испугались и замолчали. И все равно через пять минут мы не выдержали, забыли все страхи и насели на маму:

      – Мам! Мама!

      И она сдалась и махнула рукой.

      Через секунду мы были уже в воде, которая была тёплая и ласковая и с удовольствием приняла наши обсохшие и остывшие тела. Мы от души наплескались, наплавались и нанырялись, пока мама не выгнала нас на берег. Здесь мы стали играть в песке, постепенно приближаясь к воде. Не прошло и пяти минут, как мы сами не поняли, как уже снова были в воде. И опять мы плавали, ныряли, плескались, пока мама не стала звать нас на берег.

      Мы пришли, позагорали, перекусили и опять в воду. Мама и тётя Настя тоже плавали, но не так много, как мы. Взрослые всегда меньше детей в воде находятся. Устают быстро. А нам с Лёхой хоть бы что. Мы бы вообще, дай нам волю, из реки не вылазили. Один раз мама даже не выдержала, зашла в воду схватила меня за одно ухо, Лешку за другое и вывела обоих на берег.

      – Больше сегодня в воду не пойдёте, раз такие непослушные! – заявила она. – Безобразие! Я их зову, зову. А они ноль внимания.

      Лёшка даже заплакал и стал размазывать по лицу слезы. Но я сразу понял, что он это не от боли, потому что не особенно то и больно было, подумаешь, а чтобы маму разжалобить. Поэтому я тоже надулся и стал бурчать:

      – Зачем за ухо то? Что других методов воспитания что ли нет?

      При этом отчаянно тёр своё ухо, чтобы показать, как я страдаю.

      Мама очень быстро сдалась, прижала нас к себе и стала успокаивать:

      – Ладно, ладно, Коржики, нечего тут притворяться. Я же чувствовала, что вам не больно. Вы так шустро из воды побежали, что мне даже ваши уши тянуть не пришлось.

      – Я тоже видела, как вы рванули из воды! – расхохоталась тётя Настя. – И глаза выпучили, как судаки на сковородке. Получили, Коржики? Так-то! Маму не слушаться!

      За тётей Настей засмеялась мама, а за ней я. Лешка тоже перестал плакать и стал подхихикивать.

      Мы посмеялись, и уговорили маму ещё раз пустить нас купаться. Потом ещё раз.

      А потом мы ещё раз долго смеялись после того, как я нырнул, подплыл к Лёшке сзади и пальцами схватил его за ногу.