Снегурка в постель. Мария Зайцева

там? – гундосит наркоман, стучит в дверь, – дай взаймы, а?

      – Извините, у меня нет ничего, – пищу я, стараясь придать голосу невинность и жалость. Может, отвалит?

      Матерится, уходит.

      Встаю, подхожу к окну.

      Ну что, Сашка, такую жизнь ты хочешь, да?

      Барак, давно подготовленный к сносу, и никак этого самого сноса не дожидающийся. На улице бело. И это хорошо. Грязищи не видно многолетней. Сюда не ездят скорые, из транспорта – только троллейбус.

      Такси тоже не ездят. Здесь живут опустившиеся наркоманы, пьянь, полу-бомжи. Никому не нужные старики, никому не нужные дети.

      И я вот теперь тут живу. Шла, шла, думала о чем-то, мечтала… Вот они, твои мечты, Сашка.

      Вот оно, твое возможное будущее.

      Нихрена.

      Злость накатывает вполне ожидаемо.

      На себя, дуру, так феерически впершуюся.

      На Ваньку, тварь, так легко предавшего.

      На неведомую мамашу, так легко оставившую меня в роддоме.

      На…

      – Слышь, у тебя штука есть? – гугнявый голос ложится на мою злость очень даже кстати.

      – А как же!

      Резко разворачиваюсь, подхватываю по пути тяжеленную табуретку, открываю дверь и с размаху уебываю этой табуреткой в лоб привалившемуся к косяку придурку.

      Он валится на пол, верещит. Морда вся в крови. А я перехватываю оружие поудобней, подхожу ближе:

      – Хотел чего-то?

      – Нет! Дура! Отмороженная! Так бы и сказала, что нет! Чего сразу?.. – он отползает от меня по коридору в свою комнату, вереща и заливая пол кровищей из разбитого лба.

      – А то приходи! Только стучи сначала. А то у меня, как из дурки выпустили, слух пропал. Могу, не разобравшись, уебать. Прям вот как сейчас.

      Он еще что-то орет, уже из своей комнаты, за закрытой дверью.

      А я подхожу к ней и для закрепления результата стучу табуреткой.

      – И это, ты поменьше шляйся по коридору, а то у меня видения всякие бывают. Могу начать чертей гонять. Типа белой горячки, понял?

      – Мамаша, сука! – воет он из-за двери, – так и знал, что без говна не обойдется! Тварь!

      Я контрольно грохаю по двери табуреткой  и ухожу к себе. Само собой, эти меры  временные, до первого прихода у твари. Но, может, к тому моменту меня здесь и не будет уже.

      Захожу в комнату, оцениваю степень чистоты постельного белья на допотопной кровати.

      Брезгливо приподнимаю простынь.

      И оставшиеся полдня провожу с пользой для организма и для мозгов. Потому что организм нагружается физическим трудом, а мозг не просчитывает варианты дальнейшей жизни ( все равно в них ни одного хорошего, так чего мучиться зря?)

      Мою порванными на тряпки простынью и пододеяльником комнату, чтоб не так страшно было прикасаться ко всему. Вытаскиваю на белый снег матрас и подушку, хорошенько выбиваю их найденной во дворе доской и вывешиваю сушиться сначала на балкон, а потом на батарею.

      Знакомлюсь с соседкой снизу, по виду – вполне приличной бабулькой с легкой степенью маразма.

      Разживаюсь у нее постельным и одеялом. Относительно не затасканным. В довесок получаю кружку,