Однажды в Лопушках. Карина Демина

я и на всякий случай за корзину взялась. А то драка дракой, но завтрак готовить надобно.

      – Не полезу, – Игорек улыбнулся во весь оскал. – Но… Марусь, будь осторожна, ладно? Ирбисы, они знаешь, какие хитрые? Этот и спрашивать не станет, закинет на плечи и в горах укроет. А там поди найди.

      – Ты сейчас вообще о чем?

      – Да так… – Игорек щелкнул меня по носу. – Я на всякий случай. И… и не бойся. Я понял. Я люблю тебя. И всегда любил.

      Сердце ухнуло в пятки. Опять начинается!

      – Да только как сестренку младшую… – оскал Игорька стал еще шире. – И хорошо, что ты тогда не согласилась замуж… не было бы счастья.

      А вот это он произнес совершенно серьезно.

      – Я дальше не пойду, но ты когда возвращаешься?

      – Не знаю, – честно сказала я. – Завтрак. Потом обед. И ужин… может, только вечером, а может, еще время будет.

      – Ясно, – Игорек снял с шеи цепочку и мне протянул. – Как идти соберешься, позови. Или ирбиса попроси…

      – Зачем?

      Тут ведь недалеко совсем и вообще… да я с малых лет по здешним местам гуляла.

      – Чужаков много, – спокойно ответил Игорек. – А того мальчишку… его даже дядька Берендей отыскать не сумел.

      Прозвучало… не слишком оптимистично.

      Оленька Верещагина злилась.

      Ей не нравилось здесь. Категорически. Всю ночь она проворочалась, пытаясь приспособиться что к спальнику, в котором было совершенно невозможно спать, что к палатке, что к самому месту, в котором она застряла на ближайший месяц.

      А все матушка…

      Кто ей донес? Ведь так хорошо получалось. Ненавистный университет окончен, диплом получен, даже с отличием, грамота легла к прочим грамотам, а Оленька, наконец, получила положенную ей долю наследного капитала.

      Должна была.

      – Дорогая, – сказала матушка ласково, и тогда Оленька поняла, что с деньгами её кинут.

      Нет, совсем не отберут, ибо прадед в завещании своем был предельно конкретен, но вот основной доли капитала ей не видать.

      – Появилась совершенно уникальная возможность, – матушка смотрела обычным своим оценивающим взглядом, в котором Оленька читала все-то, что матушка думала и об Оленьке, и о никчемности её. – Следует признать, что к науке ты совершенно не способна…

      Оленька склонила голову.

      Не способна.

      Родовой позор… все-то Верещагины были если не гениальны, то умны, куда умнее обыкновенных людей, а вот она, Оленька, неудачной уродилась.

      Ей так с самого детства говорили.

      И, наверное, были правы, если Оленьку не манил процесс познания, а эта вся научная лабудень лабуденью и казалась.

      – Однако в этом тоже свое преимущество. Ты можешь стать неплохой женой, – и вновь в матушкином голосе скользнула тень сомнения. – Во всяком случае, попытаться стоит…

      И рассказала, что от Оленьки ждут.

      А Оленька подумала и согласилась. Тогда-то все выглядело до крайности простым. Поступление? Поступят. Дядюшка позаботиться.

      Экспедиция?

      Да переживет она как-нибудь экспедицию, что до некроманта, то