Лапочка для Демона. Мария Зайцева

разрядами проходит удовольствие, кайф, самый чистый, самый правильный…

      Мои ладони нереально большие по сравнению с ее животом, закрывают полностью все от кромки маленьких, телесного цвета трусиков до полушарий груди.

      Облизываю губы, смотрю в ее спокойное лицо. Спи, лисенок. Я тебя только… Раздену. И все. Клянусь.

      Ведь для того, чтоб раздеть, нужно прикасаться? Да? Ничего криминального… Спи.

      Веду выше, собирая платье до груди. На груди. Выше груди.

      Ладони накрывают аккуратные холмики, и неожиданно под пальцами собираются в тугие вершинки ареолы.

      Выдыхаю. Черт… Ей холодно?

      Согреть, может?

      «Согрей, Игорех, согрей», – ехидно шепчет у меня внутри неизвестно, откуда взявшийся поганый внутренний голос. У голоса этого отчетливые интонации моего друга Питера, надо сказать, того еще бабника и потребителя. Правда, до встречи с подругой Лисенка, Ладой.

      Оскаливаюсь злобно, перебарывая в себе дикое желание еще задержаться на груди… «Согреть»…

      Выше, освобождая поочередно каждую руку из плена лямок, наклоняюсь, чтоб вытащить из-под спины бежевую тряпку…

      И тут меня конкретно ведет.

      Лисенок одуряюще пахнет. Как тогда, в палате больничной, корицей, свежестью, сладостью какой-то вкусной и пьянящей.

      Я не могу больше бороться, вот реально не могу! Это гипноз какой-то, морок! И бред, сука, такой бред!

      Все это я думаю, уже наклоняясь к ней. Ниже и ниже. И утыкаясь губами в сладко и возбуждающе пахнущую кожу шеи. Лисенок от моего прикосновения чуть заметно вздрагивает, но не просыпается.

      И, наверно, это даже хорошо?

      Потому что остановиться я не могу. Не способен. Слишком хочется. Еще с тех пор,  как она, наивная лисичка, лежала рядом со мной в палате и пела колыбельную, стараясь успокоить. И придать сил.

      А я дышал ею и кайфовал.

      И сейчас я трогаю ее, целую, скольжу губами по шее, с удовольствием отмечая неосознанную реакцию  на  прикосновения.

      Тонкая кожа расцветает красными пятнами от моей несдержанности, покрывается мурашками, и это еще сильнее заводит.

      От дикой смеси ощущений, вкуса ее, сладкого и пьянящего,   и запаха, свеже-коричного, ведет настолько сильно,  что я буквально забываюсь.

      Не думаю ни о чем. Ни о том, что будет,  если она проснется и застанет меня… Ни о том, что случится, если я… Не тормозну. Просто потому, что я не тормозну.

      А она проснется.

      От того, что я буду с ней делать, обязательно проснется.

      Почему нет

      Вот были в моей жизни сладкие женщины. Манкие, красивые, нежные, чувственные… Всякие были.

      А такой – не было.

      Какой такой?

      Не знаю. Не могу нормально сформулировать. В голове пустота, на губах – ее вкус.

      Сладкий. Сладкий! С коричным оттенком, придающим происходящему головокружительные пряные ноты. Вот потому голова и кружится. Ведь так? Это ведь не просто потому, что я её бешено хочу в данный момент?

      Не могу остановиться, не желаю просто.

      Платье