Накануне. Иван Тургенев

хорошенькая; я уверен, что всякий прохожий, взглянув на нее, непременно должен подумать: вот бы с кем отлично… польку протанцевать; я также уверен, что она это знает и что это ей приятно… К чему же эти стыдливые ужимки, эта скромность? Ну, да вам известно, что я хочу сказать, – прибавил он сквозь зубы. – Впрочем, вы теперь другим заняты.

      И, сломив фигуру Зои, Шубин принялся торопливо и словно с досадой лепить и мять глину.

      – Итак, вы желали бы быть профессором? – спросила Елена Берсенева.

      – Да, – возразил тот, втискивая между колен свои красные руки. – Это моя любимая мечта. Конечно, я очень хорошо знаю все, чего мне недостает для того, чтобы быть достойным такого высокого… Я хочу сказать, что я слишком мало подготовлен, но я надеюсь получить позволение съездить за границу; пробуду там три-четыре года, если нужно, и тогда…

      Он остановился, потупился, потом быстро вскинул глаза и, неловко улыбаясь, поправил волосы. Когда Берсенев говорил с женщиной, речь его становилась еще медлительнее и он еще более пришепетывал.

      – Вы хотите быть профессором истории? – спросила Елена.

      – Да, или философии, – прибавил он, понизив голос, – если это будет возможно.

      – Он уже теперь силен, как черт, в философии, – заметил Шубин, проводя глубокие черты ногтем по глине, – на что ему за границу ездить?

      – И вы будете вполне довольны вашим положением? – спросила Елена, подпершись локтем и глядя ему прямо в лицо.

      – Вполне, Елена Николаевна, вполне. Какое же может быть лучше призвание? Помилуйте, пойти по следам Тимофея Николаевича… Одна мысль о подобной деятельности наполняет меня радостью и смущением, да… смущением, которого… которое происходит от сознания моих малых сил. Покойный батюшка благословил меня на это дело… Я никогда не забуду его последних слов.

      – Ваш батюшка скончался нынешнею зимой?

      – Да, Елена Николаевна, в феврале.

      – Говорят, – продолжала Елена, – он оставил замечательное сочинение в рукописи; правда ли это?

      – Да, оставил. Это был чудесный человек. Вы бы полюбили его, Елена Николаевна.

      – Я в этом уверена. А какое содержание этого сочинения?

      – Содержание этого сочинения, Елена Николаевна, передать вам в немногих словах несколько трудно. Мой отец был человек очень ученый, шеллингианец, он употреблял выражения не всегда ясные…

      – Андрей Петрович, – перебила его Елена, – извините мое невежество, что такое значит: шеллингианец?

      Берсенев слегка улыбнулся.

      – Шеллингианец это значит последователь Шеллинга, немецкого философа, а в чем состояло учение Шеллинга…

      – Андрей Петрович! – воскликнул вдруг Шубин, – ради самого Бога! Уж не хочешь ли ты прочесть Елене Николаевне лекцию о Шеллинге? Пощади!

      – Вовсе не лекцию, – пробормотал Берсенев и покраснел, – я хотел…

      – А почему ж бы и не лекцию, – подхватила Елена. – Нам с вами лекции очень нужны, Павел Яковлевич.

      Шубин уставился