Спой мне, иволга…. Николай Заболоцкий

кулебяка из кокетства

      Сияет сердцем бытия.

      Над нею проклинает детство

      Цыпленок, синий от мытья.

      Он глазки детские закрыл,

      Наморщил разноцветный лобик

      И тельце сонное сложил

      В фаянсовый столовый гробик.

      Над ним не поп ревел обедню,

      Махая по ветру крестом,

      Ему кукушка не певала

      Коварной песенки своей:

      Он был закован в звон капусты,

      Он был томатами одет,

      Над ним, как крестик, опускался

      На тонкой ножке сельдерей.

      Так он почил в расцвете дней,

      Ничтожный карлик средь людей.

      Часы гремят. Настала ночь.

      В столовой пир горяч и пылок.

      Графину винному невмочь

      Расправить огненный затылок.

      Мясистых баб большая стая

      Сидит вокруг, пером блистая,

      И лысый венчик горностая

      Венчает груди, ожирев

      В поту столетних королев.

      Они едят густые сласти,

      Хрипят в неутоленной страсти

      И, распуская животы,

      В тарелки жмутся и цветы.

      Прямые лысые мужья

      Сидят, как выстрел из ружья,

      Едва вытягивая шеи

      Сквозь мяса жирные траншеи.

      И пробиваясь сквозь хрусталь

      Многообразно однозвучный,

      Как сон земли благополучной,

      Парит на крылышках мораль.

      О пташка божья, где твой стыд?

      И что к твоей прибавит чести

      Жених, приделанный к невесте

      И позабывший звон копыт?

      Его лицо передвижное

      Еще хранит следы венца,

      Кольцо на пальце золотое

      Сверкает с видом удальца,

      И поп, свидетель всех ночей,

      Раскинув бороду забралом,

      Сидит, как башня, перед балом

      С большой гитарой на плече.

      Так бей, гитара! Шире круг!

      Ревут бокалы пудовые.

      И вздрогнул поп, завыл и вдруг

      Ударил в струны золотые.

      И под железный гром гитары

      Подняв последний свой бокал,

      Несутся бешеные пары

      В нагие пропасти зеркал.

      И вслед за ними по засадам,

      Ополоумев от вытья,

      Огромный дом, виляя задом,

      Летит в пространство бытия.

      А там – молчанья грозный сон,

      Седые полчища заводов,

      И над становьями народов —

      Труда и творчества закон.

1928

      Игра в снежки

      В снегу кипит большая драка.

      Как легкий бог, летит собака.

      Мальчишка бьет врага в живот.

      На елке тетерев живет.

      Уж ледяные свищут бомбы.

      Уж вечер. В зареве снега.

      В сугробах роя катакомбы,

      Мальчишки лезут на врага.

      Один, задрав кривые ноги,

      Скатился с горки, а другой

      Воткнулся в снег, а двое новых,

      Мохнатых, скорченных, багровых,

      Сцепились вместе, бьются враз,

      Но деревянный ножик спас.

      Закат погас. И день остановился.

      И великаном подошел шершавый