Спой мне, иволга…. Николай Заболоцкий

>

      Пролетев над поляною

      И людей увидав с высоты,

      Избрала деревянную

      Неприметную дудочку ты,

      Чтобы в свежести утренней,

      Посетив человечье жилье,

      Целомудренно бедной заутреней

      Встретить утро мое.

      Но ведь в жизни солдаты мы,

      И уже на пределах ума

      Содрогаются атомы,

      Белым вихрем взметая дома.

      Как безумные мельницы,

      Машут войны крылами вокруг.

      Где ж ты, иволга, леса отшельница?

      Что ты смолкла, мой друг?

      Окруженная взрывами,

      Над рекой, где чернеет камыш,

      Ты летишь над обрывами,

      Над руинами смерти летишь.

      Молчаливая странница,

      Ты меня провожаешь на бой,

      И смертельное облако тянется

      Над твоей головой.

      За великими реками

      Встанет солнце, и в утренней мгле

      С опаленными веками

      Припаду я, убитый, к земле.

      Крикнув бешеным вороном,

      Весь дрожа, замолчит пулемет.

      И тогда в моем сердце разорванном

      Голос твой запоет.

      И над рощей березовой,

      Над березовой рощей моей,

      Где лавиною розовой

      Льются листья с высоких ветвей,

      Где под каплей божественной

      Холодеет кусочек цветка, —

      Встанет утро победы торжественной

      На века.

1946

      Небесная Севилья

      Стынет месяцево ворчанье

      В небесной Севилье.

      Я сегодня – профессор отчаянья —

      Укрепился на звездном шпиле.

      И на самой нежной волынке

      Вывожу ритурнель небесный,

      И дрожат мои ботинки

      На блестящей крыше звездной.

      В небесной Севилье

      Растворяется рама

      И выходит белая лилия,

      Звездная Дама,

      Говорит: профессор, милый,

      Я сегодня тоскую —

      Кавалер мой, месяц стылый,

      Променял меня на другую.

      В небесной Севилье

      Не тоска ли закинула сети.

      Звездной Даме, лилии милой,

      Не могу я ответить…

      Стынет месяцево ворчанье.

      Плачет Генрих внизу на гарце,

      Отчего я, профессор отчаянья,

      Не могу над собой смеяться?

1921

      Дуэль

      Петух возвышается стуком,

      И падают воздухи вниз.

      Но легким домашним наукам

      Мы в этой глуши предались.

      Матильда, чьей памяти краше

      И выше мое житье,

      Чья ручка играет, и машет,

      И мысли пугливо метет,

      Не надо! И ты, моя корка,

      И ты, голенастый стакан,

      Рассыпчатой скороговоркой

      Припомни, как жил капитан,

      Как музыкою батальонов

      Вспоенный, сожженный дотла,

      Он шел на коне вороненом,

      В подзорный моргая кулак.

      Я знаю – таков иноземный,

      Заморский поставлен закон:

      Он был обнаружен под Чесмой,

      Потом в Петербург приведен.

      На рауты у Виссарьона

      Белинского или еще

      С флакончиком одеколона

      К Матильде он шел на расчет.

      Мгновенное поле взмахнуло

      Разостланной простыней,

      И два гладкоствольные дула

      На встречу сошлись предо мной.

      Но чесменские карусели

      Еще не забыл капитан,

      И как канонады кудели

      Летели за картой в стакан.

      Другой – гейдельбергский малютка

      С размахом волос по ушам —

      Лазоревую незабудку

      Новалиса чтил по ночам.

      В те ночи, когда Страдивариус

      Вздымал по грифу ладонь,

      Лицо его вдруг раздевалось,

      Бросало одежды в огонь,

      И лезли века из-под шкафа,

      И, голову в пальцы зажав,

      Он звал рукописного графа

      И рвал коленкоровый шарф,

      Рыдал, о Матильде скучая,

      И