Миндаль цветет. Оливия Уэдсли

как трагично то, что все это прекрасное прошло так скоро и… позабылось.

      – Оно не забыто, – сказал Тони, – только положение изменилось, мы как бы выросли. Ты знаешь, я не мастер выражать свои мысли, но мне кажется, что хотя действительно день свадьбы прекрасен, великолепен, но жить вместе день за днем, чувствуя красоту жизни и зная, что и другой испытывает то же, это не менее прекрасно, не менее удивительно. Столько дней я смотрю на тебя, горжусь тобой, радуюсь тебе, потому что ты моя жена, потому что ты любишь меня! Мне это кажется прекрасным.

      – О Тони, – прошептала Франческа; она обняла его и прижалась головой к его плечу.

      Он поцеловал ее волосы.

      – Чем это они пахнут, Фай? Какие это духи?

      – Я забыла, как они называются. О Тони, я люблю тебя.

      Он глубоко вздохнул, нагнувшись над ее склоненной головой. Франческа подождала минуту, затем быстро продолжала:

      – И, Тони… я думаю… мне кажется… я решила… мне бы хотелось, чтобы к десятой годовщине свадьбы мы сделали себе подарок – другую Долорес. Как тебе кажется, разве это не хорошая мысль?

      Она постаралась улыбнуться; по ее голосу было слышно, как она волнуется. Тони крепко обнял ее.

      – Фай, неужели? – И, не ожидая ее ответа, он быстро продолжал: – Значит, ты не против этого?

      Она ждала этого вопроса и быстро ответила:

      – Нет, дорогой мой!

      Он выпустил ее из своих объятий. Теперь решение было принято, сомнений и колебаний больше не было; можно было сознаться.

      – Я часто думал об этом прежде, – тихо сказал он, – но я боялся… я думал, что, может быть, ты будешь огорчена. Как мало мы знаем друг друга! А теперь все устроилось!

      – Да, все устроилось, – ответила Франческа, как эхо.

      Где-то вдали раздался бой часов, тихо и нежно неслись звуки в ночной тишине.

      – Уж поздно, – пробормотал Тони.

      – Тебе придется помочь мне раздеться, – сказала Франческа.

      Жизнь снова потекла обычной колеей; жертва была принесена и осталась незамеченной.

      Тони занялся расстегиванием белого с серебром платья, слегка ворча, когда крючки застревали. Окончив наконец свою работу, он испустил глубокий вздох облегчения.

      – Теперь я займусь своим туалетом. Не задержусь – устал сегодня.

      Он скрылся в свою комнату, и Франческа услыхала, как он плескался, умываясь, и причесывал свои волосы, а затем он вновь появился, вымытый и сонный.

      – Не правда ли, какой длинный день? – спросил он. – Ведь не каждые пять минут и не в каждый свадебный юбилей усыновляют ребенка. Мне кажется, нам следует сделать этот день днем ее рождения, чтобы она праздновала вместе с нами. Хочешь спать, родная?

      Может быть, Франческа ответила так тихо, что ему послышалась в ее голосе грусть; или, может быть, в глубине души он смутно почувствовал, что существуют на свете огорчения. Все, что сказала Фай, было, несомненно, вполне правильно, и все-таки, подумал Тони, какие странные, непонятные существа эти женщины. Впрочем, может быть, Фай вспомнила… милая, дорогая бедняжка!

      Он