Цыган. Анатолий Калинин

над Будулаем, цыганом, и теперь он там с товарищами дает волю смеху.

      Громадные многоколосые снопы безостой пшеницы стояли по углам кабинета, справа и слева от письменного стола, за которым сидел директор. И Будулая он выслушал, не поднимая головы, продолжая писать. Лишь чуть-чуть замедлилось движение его авторучки по листу бумаги, лежавшему перед ним на столе.

      – Ну и что же, – спросил он, – какой это умник мог вас с такой мелочью к директору послать? Пусть бы и заварили.

      – Они говорят, что это ваш приказ, – по-цыгански сказал Будулай.

      И только после этого директор поднял голову, взглядывая на него. Тут Будулай сомневаться перестал. У кого же еще и бывают такой густой черноты и такого горячего блеска глаза! Как расплавленная смола.

      – Так бы ты сразу и сказал; это действительно мой приказ, и отменять его для тебя я не намерен. Можешь не просить.

      – Я и не собираюсь, – сказал Будулай.

      Директор опять с удивлением поднял глаза:

      – А зачем же ты тогда заявился ко мне?

      Он говорил Будулаю «ты», и Будулай решил отвечать ему тем же:

      – Чтобы как следует посмотреть на тебя.

      Директор совхоза насмешливо улыбнулся:

      – Ага, значит, ты на меня обиделся, рома. Ну и теперь отваливай. Езжай и рассказывай по дороге всем другим цыганам, что есть, оказывается, среди нас один такой сукин сын, которого нужно за сто верст объезжать.

      Будулай покачал головой:

      – Нет, я скажу им, что ты действительно герой.

      Директор невольно дотронулся ладонью до золотой звездочки у себя на груди и тут же, отдергивая руку, с угрозой сказал:

      – Ну-ну, этого ты касаться не смей.

      – Не грози никому и сам не будешь бояться, – опять по-цыгански ответил ему Будулай.

      Властный окрик остановил его уже у самой двери:

      – Нет, подожди!

      И когда Будулай вновь обернулся, он увидел, что директор совхоза уже не сидел в своем кресле, а стоял в углу, где были пшеничные снопы, и рылся в них.

      – Вот. – В руке у него вдруг сверкнул кнут. Обыкновенный, на вишневом кнутовище кнут, такой же, какой всегда носил за голенищем своего сапога тот же Егор, муж Шелоро. – Ты знаешь, что это?

      Будулай спокойно сказал:

      – Знаю также и то, зачем ты его у себя в кабинете держишь.

      Стоя, директор совхоза оказался совсем небольшого роста человеком в темно-синих гимнастерке и брюках, заправленных в мягкие шевровые сапоги. Такие, какие обычно любят носить цыгане. Закидывая голову и закладывая палец за широкий желтый ремень, он с интересом уставился на Будулая:

      – Ну и зачем же, по-твоему?

      – Чтобы все могли видеть, как ты от этого цыганского кнута до звезды героя дорос. И теперь можешь этим самым кнутом выгонять из своего кабинета всех других цыган.

      – Вот ты, оказывается, какой, рома, догадливый. – Директор неожиданно улыбнулся. – Но только наполовину. Из кабинета я этим кнутом пока еще их не выгонял, а вот по степи дествительно гнал. Вплоть до самой границы совхоза.