Цыган. Анатолий Калинин

Егора Романова от ищущих его взоров, ничего другого не оставалось, как самим вытолкнуть его из темноты на свет, как пробку из бочки.

      Невольным новым взрывом смеха сопровождалось появление его перед столом, мелкорослого и щуплого, с торчащим из-за голенища кнутовищем, рядом со своей супругой Шелоро. Так она подавляла его внушительностью своих форм. Единственным, кто не мог сейчас позволить себе засмеяться или хотя бы улыбнуться, был председатель товарищеского суда Николай Петрович. Судорожно преодолевая улыбку, дергающую мускул щеки, он с преувеличенной официальностью спросил у Егора:

      – У вас, Егор Романов, лошади есть?

      В своем коротеньком сюртучке Егор стоял лицом к столу суда, спиной к залу.

      – Есть, Николай Петрович.

      – Сколько?

      – Две, Николай Петрович. Конь и кобыла.

      – Откуда же они у вас могли взяться, Егор?

      Егор дотронулся до кнутовища у своей ноги и даже вытащил его до половины из сапога, но тут же засунул обратно.

      – Они, Николай Петрович, завсегда были моими.

      Зачем-то понижая голос и отбрасывая свою официальную вежливость, Николай Петрович перешел на «ты»:

      – Ты что же их, от государства скрыл?

      Медали на груди у Николая Петровича отражали свет люстры, ослепленный ими Егор учащенно моргал веками.

      – Скрыл.

      – Где же ты мог их все эти годы скрывать?

      – Я их, Николай Петрович, спервоначала в степу при табуне держал, а теперь домой в сарайчик перевел.

      – А с Указом Верховного Совета, Романов Егор, ты знаком или нет?

      И тут вдруг все присутствующие увидели то, чего никто не мог предположить. Этот маленький, тщедушный цыган, муж Шелоро, вдруг повалился на колени прямо перед столом, за которым заседал товарищеский суд.

      – Не забирайте, граждане-товарищи, у меня коней! Мы же цыгане!

      Вот когда все увидели, как может совсем выйти из себя всегда такой уравновешенный и спокойный Николай Петрович. Все лицо у него побагровело до самых корней седых, как перекаленная проволока, волос, и, когда он выпрямился за столом, медали, сталкиваясь, угрожающе загремели. Он крикнул срывающимся тенором:

      – Встань сейчас же! Это ты перед кем же посмел свою комедию ломать, перед советским товарищеским судом?! А ты знаешь, что мы тебя за эти рабские привычки можем настоящему суду предать?! Встань, тебе говорю, ну?!

      Даже и на всех остальных присутствующих этот бурный взрыв ярости у Николая Петровича произвел впечатление, все притихли и съежились, но Егор Романов не подчинился.

      – Не забирайте коней, – твердил он, оставаясь на коленях. И только лишь резкий возглас Шелоро мгновенно поднял его.

      – Бэш чаворо! – крикнула она.

      Вставая и утирая рукавом слезы, Егор поплелся к выходу с вишневым красным кнутовищем за голенищем сапога.

      Никто не задержал его. Лишь один несказанно удивленный басок сочувственно бросил вдогонку ему:

      – Чудак-человек. Да у нас же их, коней, здесь