Гидроторакс. Алексей Котаев

что в кармане валятся тяжелой ношей. Не лезут. Опять не те дали… Не помню уже, когда те давали…

      Ноги трясутся. Почему заказ сменили? Ну все же так просто было! Я же до вышки уже все дороги знаю, и тварей там почти нет, все сытые сидят по углам… Бляха, а там… какое-то НИИ. Как найти-то?

      – Эх… – могу только вздохнуть с хрипотой, что мучает уже давно. Кашель лезет наружу, но я зубы стиснул, к старику дохлому наклонился и тушу сбросил с рюкзака. Открыл. Вдруг че дельное есть…

      Да нет ни фига. Бутылка с водой, тряпье с плесенью, пара сгнивших горбушек хлеба, да ботинки запасные. И те не моего размера.

      Странно, а когда мне ботинки выдавали в последний раз? Посмотрел на свои, но толком их не увидел. Черные, грязные, мутные в больных глазах…

      – Старый, ты где пули хранил? – болтаю с трупом, но он меня не слышит. Роюсь дальше, все карманы уже обшарил. Нашел. Две. Одна моя, одна не моя. Ну и на том спасибо. Сунул пульку в магазин, чтоб хоть что-то болталось в нем. Чтоб хоть одна лишняя. Магазин обратно защелкнул, звонко так, и колокольчик, что к пистолету привязан, прозвенел. Противный звон.

      Я, когда мелкий был… мне сказали, что звон этот спасти должен. Но как? Сколько не звенел, по молодости, ничего не происходило. Твари как нависали надо мной, так и нависают. И небо черное никак светлым не становиться. А спасаться то больше и не от чего.

      Бляха… Ладно. Толкаю тяжелую стальную дверь, она со скрипом впускает сырой воздух, и передо мной вырисовываются в темноте ступени. Иду наощупь. Три тысячи раз уже… почти три тысячи раз по ним поднимался. Может и больше. Шаг в темноту, и воздух становится ну уж совсем влажным. Он забирается между слоями одежды, начинает щипать больные глаза. Только легким становится лучше. Кашель стихает от этой сырости, и дышать получается проще.

      А наверху все тот-же мрак. Капли дождя колотят по маленькому навесу над норой хаба, гудят. Воздух трясется и издали, со стороны центра города, доносится вой гигантов. Я легонько выглядываю, смотрю в пол, чтобы периферией поймать их в темноте. Вижу. Две точки глаз. В паре тысяч шагов от меня. В глаза смотреть нельзя, иначе сюда придут. Чуют взгляд…

      Только точки светящихся глаз гигантов, что через разрушенные дома перешагивают, и видно. И больше ничего. Туман. А они через туман смотрят. Ждут, когда случайно на них зыркнешь…

      Тут всегда туман этот едкий. И дождь. Не было ни дня, когда бы сухо было. Таня рассказывала про солнце, но я его не видел. Говорит, как лампочка, но че толку от лампочек в таком доже, да тумане…

      Руку вытягиваю, и кончики пальцев скрываются от меня. Сегодня сверхплотный. Вода в воздухе стоит и глаза щипать начинает. Я натягиваю маску, цепляю на рожу шарф и делаю шаг из-под навеса. Ноги в жиже тонут, грязь в подошву забивается и ботинки тяжелеют. А дождь по спине колотит. Холодный, сука. Забирается между рюкзаком и плащам. И пистолет этот железный карман тянет. Выкинул бы его, да нельзя. Танин подарок.

      Перебираюсь через дыру в заборе, ступаю на брусчатку, что в дневном свете, через туман и тучи, красная. От плесени красная. Дышу реже, пока иду по мертвой аллее, пересекаю ее, ныряю в пятиэтажку, а там квартирами. Дыр