Проклятие усадьбы леди Элизабет. Анна Казинникова

обижало. Ведь боялась она исключительно всякой чертовщины. Что до прочих опасностей – коричневый пояс по карате просто так не дают. Черный Мэгги так и не получила. А после и вовсе забросила тренировки.

      Поднявшись с постели, девушка подошла к письменному столу и открыла верхний ящик. Что ж. Заветный футляр на месте. Подарок Ника – сережки-сердечки – она сняла, как только пришла в себя в больнице. Тогда ей показалось, что именно они накликали беду. Теперь же… Мэгги почувствовала внутреннюю потребность надеть их. Раз уж чертовщина все равно никуда не делась, пусть Ник будет рядом. Хотя бы в воспоминаниях.

      Еще немного посидев, Мэгги побрела в душ.

      Ванная комната неприятно удивила протекающим краном и обилием пауков. Тут придется все отмыть! Если отец дом довел до такого состояния, то что, интересно, творится в пекарне? Впрочем, ей не привыкать. В колледже соседки по комнате чистоплотностью не отличались, а Мэгги терпеть не могла беспорядка. Вот и приходилось прибирать за всеми, разрываясь между учебой, подработкой в закусочной и сеансами у психоаналитика. Гибель Ника выбила у Мэгги из-под ног главную точку опоры. Ее мечты, надежды, желания в тот момент можно было сравнить с тщательно выстроенным песочным замком, устоявшим перед небольшим штормом, но безжалостно смытым цунами. Девушка хваталась за любую возможность отвлечься, не считаясь ни с чем. Включая собственное здоровье. Мэгги много училась и все еще хотела продолжить мамино дело, но больше по инерции. Душа ее словно под действием темных чар заледенела, и все эмоции обратились в отголоски, призрачные воспоминания об истинных чувствах. Хотя вчера что-то произошло. Она испугалась по-настоящему. По-настоящему заинтересовалась историей Элизабет и захотела выяснить, что случилось в прошлом.

      Душ помог немного собраться с мыслями. Теперь Мэгги примерно представляла, чем займется в ближайшие дни.

      Вопреки ожиданиям кухня вовсе не напоминала хлев. Столешница и впрямь не сияла чистотой, но гор грязной посуды не наблюдалось, и толпы крыс, которую Мэгги уже успела вообразить, тоже. Уже хорошо. Отец, облаченный в старые рваные джинсы еще времен их с мамой молодости, выцветшую клетчатую рубашку и подпоясанный фартуком в мелкий розовый цветочек хлопотал у плиты, напевая себе под нос что-то из Куин. При этом так безбожно фальшивил, что точно определить песню не представлялось возможным. Но вряд ли репертуар за пять лет сильно изменился – никаких других групп он не признавал.

      – Доброе утро, папа, – тихо проговорила Мэгги, замерев в дверях.

      – Тыковка, ты уже проснулась? – Стив Грин поспешно выключил плиту и направился к дочери.

      Неловкие объятия, как показалось Мэгги, длились целую вечность.

      После смерти матери отношения с отцом стали не то, чтобы натянутыми. Они просто сошли на нет. Обычно горе объединяет людей, но в случае их семьи уход Литы Грин возвел между отцом и дочерью непробиваемую стену. Каждый замкнулся в своем мире, сотканном из добрых воспоминаний, и не позволял себе проявить слабость.