Картина, кстати говоря, была автопортретом, одним из тех завораживающих портретов, где он изображает себя с того расстояния, на котором мы обычно держимся от незнакомца. Кажется, будто он почти не ожидал увидеть себя: он смотрит на этого незнакомца взглядом объективным и бесчувственным, как прохожий на улице. На нем обычная клетчатая рубашка, волосы зачесаны назад и разделены на пробор, и, несмотря на холодность восприятия – космическую холодность и одиночество, Джефферс, – в этих деталях, в застегнутой наглухо рубашке, зачесанных волосах, невзрачном лице, не оживленном узнаванием, вся человечность и любовь, какая только есть в мире. Глядя на портрет, я испытала жалость, жалость к себе и ко всем нам: безмолвную жалость, которую мать может ощутить по отношению к своему смертному ребенку, которого так бережно расчесывает и одевает. Это стало последней каплей, переполнившей чашу моего странного возбужденного состояния – я почувствовала, что выпадаю из рамок, в которых жила годами, рамок человеческой причастности к определенной совокупности обстоятельств. С того момента я уже не была погружена в историю собственной жизни и отделилась от нее. Я много читала Фрейда и могла бы уже из него понять, как это глупо, но только картина Л заставила меня действительно это увидеть. Другими словами, я увидела, что я одна, и увидела благо и бремя этого состояния, которые раньше никогда мне по-настоящему не открывались.
Ты знаешь, Джефферс, что меня интересует существование явлений до того, как мы о них узнаем, – отчасти потому, что мне трудно поверить, что они существуют! Если тебя критикуют всё время, с тех пор как ты себя помнишь, становится практически невозможно определить себя во времени и пространстве до того, как эта критика прозвучала. Критика более реальна, чем ты сам: кажется, будто это она создала тебя. Я думаю, многие живут с этой проблемой, и это приводит к всевозможным неприятностям – в моем случае это привело к тому, что мое тело и мозг разделились с самого начала, когда я была еще совсем маленькой. Но я хочу сказать, что картины и другие объекты искусства могут принести облегчение. Они дарят пространство, место, в котором можно находиться, когда всё остальное время и пространство отобрано, потому что критика добралась туда первой. Однако в число этих объектов я не включаю произведения, созданные из слов: по крайней мере, для меня они не имеют того же эффекта, потому что, прежде чем повлиять на меня, они должны пройти через мой разум. Чтобы оценить слова, надо задействовать ум. Ты простишь меня за это, Джефферс?
В то раннее утро в галерее стояла тишина, не было ни души, и солнце лилось сквозь большие окна и образовывало на полу яркие лужи, и я ходила так же радостно, как фавн в лесу